Брат жениха. Поверь мне снова
Шрифт:
Как бы ни было тяжело признавать, но я люблю и буду любить только Марата, другого мужчину я никогда уже к себе не подпущу. Все чужие, все касания неприятные. По моим щекам бежали слёзы прямо на мои колени и юбку.
Олег нашёл салфетки и вложил их мне в руки.
— Что случилось, Лина? Ну, вы из-за ошибок, что ли? Бросьте, это не стоит ваших слёз и здоровья.
— Н-нет, — покачала я головой, задыхаясь от рыданий. — Я ребёнка... ребёнка потеряла. Я больше не беременна...
— О Господи, — вырвалось у моего начальника. — Лина... Линочка. Это... Мне очень-очень
— С-спасибо...
— Понимаю, что моё сочувствие вам совершенно не нужно, но мне действительно жаль, — мягко сжал он мою руку. — А я ещё, дурак, про это болтаю! Извините, я же не знал...
— Всё нор-нормально, — выдохнула я. — Вы не виноваты. Это только моя боль. И Марата...
— Да-да, конечно, — поджал он губы и отошёл к графину, чтобы налить воды и принести стакан мне. — Возьмите. Нужно успокоиться. Вы молодая, красивая женщина. Всё у вас ещё будет.
— Спасибо за поддержку, — отозвалась я, принимая стакан из его рук.
— Боль проходит, — сказал Олег, мягко сжав моё плечо. — И это пройдёт. А если вам нужна помощь какая — то обращайтесь. Я помогу.
Я подняла глаза на начальника. А всё же он оказался не таким уж плохим человеком...
— Спасибо, — ответила я. — Простите, что разревелась тут. Просто это пока мне… очень тяжело.
— Я понимаю, — кивнул он. — Вы идите к себе. Успокойтесь, умойтесь, выпейте кофе. И делайте потихоньку то, что я дал вам сегодня. Не торопитесь, завтра придёте в себя и догоните.
— Хорошо, — кивнула я, отдала ему стакан обратно и вышла из кабинета директора.
***
Вечером поехала с детьми к родителям Марата. Его мать не общалась со мной и вообще сторонилась, словно это лично я виновата в том, что Марка объявили в федеральный розыск. Заявление мы на него все же написали. Марат, как и обещал, избавил меня от общения с органами, я только все записала, подписала и отдала бумаги другу-прокурору Сергею, который иногда бывал у нас в гостях. Теперь Марка ищут органы, и ему светит довольно большой срок сразу по нескольким статьям.
Отец Марка при этом относился ко мне вроде бы как прежде, по крайней мере, открытой вражды не выказывал.
И только Ольга Вячеславовна всегда была нам рада искренне.
— Пойдём, милая, чая попьём, — позвала меня она сегодня после того, как ужин кончился, и мы переместились в гостиную, где дети играли с дедушкой.
— Идёмте, — согласилась я и помогла ей подняться и дойти до кухни.
Усадила за стол и сама принялась готовить чай.
— Чёрный, зелёный? — спросила я её.
— Чёрный, милая, чёрный, — вздохнула Ольга. — Давление шалит, мать его... Не молодею ж.
— Все мы не молодеем, — вздохнула я и достала чёрный чай.
Спустя время на столе оказались две дымящиеся чашки с чаем, печенье и сахар. Я села напротив неё и принялась размешивать кубики рафинада в своём чае.
— Когда же ты перестанешь бегать от Марата, девочка? — спросила она вдруг.
Я замерла с ложкой в руке и посмотрела на неё.
— Я не бегаю...
— Бегаешь, — изогнула бровь она. — Прекращайте этот детский сад. Дети страдают. Видят всё. Алиска уже спрашивала у меня, почему папа ушёл из дома. “Он что — больше нас не любит? И маму?”
От её слов сделалось не по себе. Я отставила в сторону чашку и обняла себя руками. Да, дети переживают, я знаю. Но мы же не можем жить в браке только ради них? Должно быть что-то ещё.
— И внук мой по тебе иссох уже весь, — добавила она тише и мягче. Она всегда так говорит о том, что её волнует до глубины души. В который раз я отметила про себя, что Марат для неё — всё. Как и внуки. — Ну, ревнивый баран он, да. Но лучше так, чем когда внимания не обращает и не замечает, что ты причёску сменила или вообще... мужика. По мне, так лучше такой, как Марат, чем тряпка без принципов и стержня. Это не повод расходиться, Лин.
— Я понимаю, — ответила я. — Но это не единственная причина. Точнее, она стала последней каплей в чаше его недоверия ко мне. И мне тяжело думать, что и потом он будет меня в чём-то обвинять, когда я прощу его и приму обратно.
— Нет, Лина, — покачала головой бабуля. — Мой внук умеет учиться на своих ошибках. Он понял, что ты хотела ему сказать, и будет очень стараться не допускать больше подобного. Ведь от него зависело всё, от его поведения. Если бы он больше доверял тебе и умел слушать, даже когда больно, то всё могло быть иначе. Я всё это ему сказала, и он не стал спорить. Он понимает.
— Я не знаю, — сокрушённо покачала я головой. — Потеря ребёнка будто что-то надорвала во мне. И словно пути назад уже нет. Понимаете?
Я посмотрела в её глаза. Мне важно знать, понимает она или нет. Но никакого осуждения я не увидела, как, впрочем, и всегда. Бабушка Оля всегда за нас, всегда за любовь.
— Понимаю, милая, — мягко сжала она мою ладонь на столе. — Думаешь, у тебя только такое было? И у меня бывало. Казалось, что это конец отношений, разведусь, брошу сволочь такую... Но потом всё налаживалось. Это брак. Это труд, работа над собой и преодоление препятствий и кризисов. Преодоление вместе. Слышишь? Вместе. А ты думала, что замужем быть — сказка? Но вы любите друг друга, и за эту любовь вам обоим отвечать надо и пытаться сохранить. Один Марат ничего не сможет. Один в поле не воин. А вот коли вместе вы попытаетесь, то у вас всё-всё наладится. Он тебя так любит, детки такие у вас красивые... И ты еще родишь нам малыша, я просто в этом уверена.
— Прошу вас... — Моё лицо исказилось от душевной боли. — Не говорите со мной о беременности. Мне всё ещё больно об этом… говорить.
— А ты отпусти, — погладила она меня по плечу. — Отпусти, не горюй. Ты нового жди и люби уже родившихся. И Марата прости. Нельзя вам порознь, несчастные оба будете. Да и дети тоже...
— Я не обещаю простить, — покачала я головой. — Но я попробую.
На самом деле, после разговора с папой и бабулей и нескольких сеансов с психотерапевтом я перестала быть столь категорична к Марату и о разводе думаю всё меньше и меньше… Может быть, нам действительно стоит попробовать снова? Но пока мне словно всё же не хватало ещё чего-то, чтобы изменить своё решение окончательно.