Братишка, оставь покурить!
Шрифт:
Я нетерпеливо повернулся к своему провожатому.
— Так куда идти?
Ленька от нетерпения опять начал приплясывать.
— В бункер.
В бункер, значит в бункер. Закинув автомат за плечо, я повернулся и по проторенной сквозь заросли кустарника тропиночке направился к бункеру. Навстречу попался еще кто-то из наших.
— Здорово, Беспросветный! — поздоровался он, а у самого улыбка до ушей.
Что ж тут случилось-то, что они все скалятся? Что за подвох меня тут поджидает?
У входа в бункер на складной табуретке сидел Семен Шерстяной. Так его прозвали за то, что у него все тело — едва ли не от глаз и практически до самых пяток — покрыто сплошным густым волосяным покровом. Он старший в этой смене. И то, что он, словно рядовой часовой, вот так сидит, задумавшись, у входа с автоматом не то что удивляло — в конце концов, мало ли кто где когда отдыхает — но как-то не слишком вписывается в привычный ход событий.
— Что случилось, Семен?
Тот вздрогнул, услышав обращение к себе.
— А, приехал… А мы тебя уже заждались.
Шерстяной поднялся, протянул мне свою огромную мохнатую лапищу.
— Что тут у вас стряслось?
— А Ленька выдержал, не проговорился?
Не скрою, плечами я пожал, с некоторым усилием сдерживая раздражение.
— Не проговорился, — буркнул в ответ. — Может, хоть ты не будешь говорить загадками?
Он не ответил, кивнул мне на вход в бункер:
— Заходи, сам узнаешь.
Вся эта таинственность мне уже порядком поднадоела. Ничего больше не говоря, я обошел его, спустился по деревянным, провалившимся ступенькам, отогнул край брезента, которым был завешен вход, согнулся и переступил порожек рубленого бункера. Остановился, ожидая пока глаза привыкнуть к полумраку. Постепенно начали проступать предметы обстановки. А когда все проступило…
За столом сидела и молча глядела на меня… Мириам. Я почему-то сразу понял, что это она, хотя в ту ночь, при свете фонарика, как следует разглядеть девушку не сумел.
— Здраво, Прсвет! — тихо сказала она.
Так вот что скрывали от меня ребята! Что и говорить, появление на передовой женщины с ТОЙ стороны — событие и в самом деле неординарное.
— Здравствуй, Мириам, — ошеломленный ее появлением, эхом отозвался я.
Прошел к столу, опустился на лавку против нее. Только теперь разглядел, что на столе перед девушкой стоит тарелка с недоеденным ломтем хлеба, кружка… Наверное, наши ребята ее подкормили.
— Ты откуда здесь появилась?
Она улыбалась. Но улыбалась не очень уверенно, как-то напряженно, опасливо.
— К тебе пришла.
Ко мне… Зачем? Чего она от меня хочет? С какой целью она преодолела такое расстояние, миновала столько опасностей, рискуя налететь на мину, попасться в руки своим или нашим воикам? Любовную версию, естественно, я напрочь сразу отбросил. Но что другое могло ее подвигнуть на совершение подобного вояжа?
Вообще-то я часто молчу. Не потому, что мне нечего сказать — часто просто из-за того, что наши разговоры слишком часто превращаются в бесконечное пустопорожнее сотрясение воздуха.
Теперь же я молчал по причине противоположной: я и в самом деле просто не знал, о чем говорить в такой ситуации. И тогда я поступил так, как обычно поступаю, когда не знаю, как поступить. Я поступил нелогично, пошел по самому простому пути.
Поднялся, буркнул Мириам:
— Я сейчас.
И, понимая, насколько озадачил Мириам своим поступком, вышел из бункера.
Семен Шерстяной, естественно, оказался поблизости, стоял, прислонившись к толстому стволу дерева. По всему было видно, что он сгорает от любопытства, как, очевидно, и весь положай, но считает несолидным это показывать.
— Семен, — окликнул я его.
Тот сделал вид, что только теперь меня заметил и с готовностью подошел.
— Откуда она появилась?
Лицо Шерстяного растянулось в понимающей и в то же время скабрезной ухмылке:
— А то ты сам не знаешь…
Он не договорил свою пошлинку, запнулся, увидев, что я шутить не намерен.
— Я тебя русским языком и по-хорошему прошу, — четко и раздельно повторил я. — Объясни, откуда она появилась на положае.
— Да шут ее знает, — уже по-другому, чуть виновато заговорил Семен. — Как-то проморгали мы ее. Только вдруг смотрим, а она уже тут. Ленька к ней подскакивает, кто ты, мол, такая, на нее наезжает. А она говорит: я, говорит, ищу вашего воика, которого Просвет зовут. Ну, я, понятно, сразу к ней с пристрастием: кто ты, мол, такая и откуда тут взялась. А она мне в ответ: я ни с кем, мол, не стану разговаривать, только с воиком, которого зовут Просвет.
Час от часу не легче! Чего это я ей вдруг так понадобился?
— Ну я подумал, Костя, что это твоя подруга, — закончил Семен.
— Подруга? — удивился я. — Откуда у меня может быть тут подруга?
— Ну мало ли… — неопределенно развел руками Семен. — Например, после поездки в город, в баню… Кто еще тебя может тут знать?
В самом деле, не рассказывать же ему правду о том, кто такая Мириам!
— …Единственное, что я понял, — продолжал между тем доброволец, — так это то, что она мусульманка.
Это плохо, что он это понял. Кто его знает, как отреагирует сербское командование на такой контакт. Правда, может, история не получит огласку…
— С чего ты взял? — прикинулся я непонимающим.
— А у нее на шее висит полумесяц со звездочкой, — охотно пояснил Шерстяной. — Это у нас в России всем по фигу что носить. А тут, сам знаешь, за такой талисманчик можно головы лишиться…
Что верно, то верно.
— Слышь, Костя, а кто она такая? — не выдержал он, поинтересовался. — Где ты ее подцепил, такую красотку?