Братство Астарты

Емельянов Дмитрий Анатолиевич

Лава прыгнул на стену и полез вверх. Рядом с ним полз Кот. Одной рукой он держал Сороку, другой цеплялся за камни, кусты и все, что могло выдержать их обоих. Венды, вынырнув из укрытий, где они прятались от стрел, рванулись следом. Лава не смотрел по сторонам и не думал о смерти, он цеплялся и полз. Наверх пядь за пядью! Прилетавшие с противным свистом стрелы ломались

о камни рядом или втыкались в то место, где он только что был. Он полз, и всякий раз, как стрела находила цель и кто-то из его бойцов, сорвавшись, скатывался на дно, он чувствовал эту смерть, как свою собственную! Лава скрипел зубами от бессильной ярости, но руки и ноги цеплялись и тянули его наверх, а темнеющий край приближался. Лава перекатился через бруствер и пополз в сторону имперского лагеря. Чмяк! Последняя стрела вонзилась в мягкую землю позади ног сотника. «Всё, — подумал он, — ушел!»

Начинался рассвет, солнце еще не показалось над горизонтом, но было уже достаточно светло. Лава уселся на землю и закрутил головой, стараясь понять, где он находится. Вокруг, насколько хватало глаз, по самые плечи колосилась трава.

— Братья! Есть кто живой? Отзовитесь! — негромко позвал Лава, и в ответ услышал лишь пугающую тишину. — Братья! — он заорал уже во весь голос. — Отзовитесь!

Где-то рядом вдруг раздался знакомый голос:

— Здесь!

И вслед за ним еще два:

— Здесь!

— Здесь я!

Голоса были свои, родные, но того, что жаждал услышать, не было, и Лава запаниковал:

— Кот! Кота видел кто?

Мысль о том, что рыжий погиб, была невыносима, и он отчаянно заорал во всю глотку:

— Кот, ты где?!

Вместо Ранди отозвался Филин:

— Я видел его. Здесь, недалеко, и Сава с ним. А живые, нет ли — не знаю.

–

Солнце уже поднялось над горами и жарило вовсю. Обычно в лагере великой армии в это время все прятались, стараясь найти тень. Сегодня же все было наоборот. Вся армия высыпала на центральный тракт. Варвары, имперская пехота, слуги и купцы. Заносчивые туринские офицеры, не стесняясь, стояли рядом с простыми инородцами,

и все не отрываясь смотрели на дорогу, а там, еле переставляя ноги, шли семь человек. Вернее, сами шли только четверо, троих они тащили на себе.

Вся армия знала о сотне вендов. Вся армия видела, как закрылись ворота города и поднялся мост. Вся армия попрощалась с ними, а теперь семеро из сотни возвращались, и лагерь встречал их гробовым молчанием.

Над головами тысяч людей, как общий выдох, прошелестел шепот:

— Как они вышли?

— Может, это призраки? — по рядам варваров побежал пущенный кем-то слух. — Пришли спросить с Василия за смерть своих братьев.

И тут же более громкие крики заглушили его:

— Какие призраки, идиоты! Да у них же кровь хлещет из ран!

До толпы начало доходить, что перед ними люди, вышедшие из закрытого города. Те, с кем уже попрощались навсегда. После вчерашнего позора всеобщее уныние охватило всю армию от сиятельных туринцев до последнего варвара, серая пелена отчаянной безнадеги опустилось на лагерь. А тут такое!

Искренний восторг потихоньку начал вытеснять первое удивление:

— Это ж надо, из-под самого носа у горцев ушли!

Какое-то безумное веселье вдруг охватило армию. Словно все поменялось в одночасье и еще недавнее поражение в один миг сменилось победой. Толпа бросилась навстречу израненным вендам.

Приветствием и данью восхищения пролетел над толпой боевой клич туринских легионов:

— Барра! Барра!

Несколько десятков подхватили раненых вендов на руки и понесли, а стоящие вдоль тракта легионеры, не сговариваясь, ударили себя в грудь. Удар железной перчаткой в панцирь, сначала сотен, а потом тысяч воинов разнесся над лагерем. Вся армия отбивала ритм. Железный ритм героям! Под барабанный бой бронированных кулаков на руках сотен добровольцев вендов вносили в лагерь. Такой встречи никогда не удостаивались даже легендарные туринские императоры.

Конец первой книги.