Братство Света
Шрифт:
Узнав знакомое слово, северянин, стуча зубами, сотворил крестное знамение и встал поближе к жарко разгорающемуся костру, куда уже успели кинуть несколько разрубленных топорами бревен. Когда тепло распространилось по телу, а кожа вновь обрела бронзовый оттенок, он подошел к гончару, еще раз его поблагодарил и принялся облачаться в собранные с бору по сосенке обноски. Шаровары оказались просторными, нижняя льняная рубаха также не стесняла движений, а вот верхняя оказалась чуть узковата в плечах. Метс поискал глазами свою новую саблю, взял ее и быстро сделал от подмышек до подола два новых разреза.
— Теперь порядок, — сказал он, подпоясываясь простой узловатой веревкой. Конечно, в таком виде на родине его приняли бы за оборванца, но эта одежда все же лучше, чем пропахшие кровью и крысами обрывки. Гончар улыбнулся, похлопал его по плечу, и растворился в толпе своих возбужденно спорящих земляков.
К Кену подошел седобородый эливенер, которого также приодели. Теперь он походил не на представителя прославленного сообщества целителей, а на сильно исхудавшего приказчика какого-нибудь работорговца с берегов Внутреннего Моря.
— Вижу, ты уже в относительно приличном виде, да и тело заживает хорошо. Сейчас бы всем нам попить травяных отваров да полежать дней пять в тепле, но…
Метс и старик принялись разговаривать на северном наречии, когда вокруг вдруг повисла напряженная тишина, в которой отчетливо прозвучал голос Глисса:
— А вот и первый живой лемут. Оружие к бою!
— Нет, опустите копья! — вскричал Вагр, узнавший в появившемся на крыше одного из строений стройную фигуру иир’ова. — Это наш друг и враг Нечистого.
Убедившись, что его не убьют по ошибке, мутант на несколько мгновений пропал из вида, и появился уже в начале лаза, ведущего к месту стоянки, спустившись с обратной стороны угловатого строения. Он волок за шиворот одного из мелких прислужников мастера С’Муги, темнокожего мужчину с раскосыми желтыми глазами и копной иссиня-черных волос. Человек понуро плелся за своим пленителем, с явным страхом поглядывая на толпу вооруженных флоридян.
— Ага, теперь-то мы кое-что узнаем, — обрадовался Глисс, подходя к пленнику и поигрывая перед его лицом кинжалом.
— А ну-ка, рассказывай, собака Нечистого, что творилось в вашем крысином логове сутки назад, а не то…
Человек залопотал что-то удивительно высоким голосом, затравленно озираясь и заламывая тонкие руки.
— Не понимаю, говори на нашем, — рассерженно сказал Глисс, отводя руку для пощечины.
— Не трогайте его, я знаю язык, на котором говорит народ, который он предал!
Атвианский разведчик, видя, что к нему повернулось недоуменное лицо Глисса, растерялся и обратился к эливенеру:
— Я стану переводить тебе, а ты — всем остальным.
— Конечно, мой мальчик. Наречие этого племени мне не знакомо, в отличие от языка Д’Алви.
Северянин принялся допрашивать испуганного темнокожего адепта Нечистого. Тот давал ответы охотно, но быстро выяснилось, что он катастрофически мало знает, и испуган до смерти.
С его слов складывалась следующая картина. Мастер С’Муга, дабы расправиться с непокорной Бухтой, что на западе полуострова, на каменистом берегу Лантика, потребовал у главы Зеленого Круга дополнительные войска. Первый эшелон карательного корпуса как раз начинал выгрузку, когда на Мертвую Балку обрушились враги. Самого ординарца Наместника не было в гавани, по которой пришелся основной удар штурмующих, и он не смог вразумительно объяснить, кто же отважился атаковать войска Круга. Не являясь воином, выходец из мелкого племени с восточного побережья Внутреннего Моря покинул в царящем хаосе наместника и укрылся в одной из угловых башен, где и сидел сутки, забившись под деревянную кровать, откуда его и извлек иир’ова пару часов назад.
К сказанному мелкий служка форта мог добавить немногое. Он с замирающим от ужаса сердцем вслушивался в происходящий на улицах крепости бой и понял, что гарнизон и экспедиционный корпус рассеян, и на отдельных солдат Нечистого идет самая настоящая охота в узких проходах.
Потом все стихло. Ночью он слышал лишь эхо пиршества трупоедов и жуткие звуки, с которыми по дощатому помосту башни крючьями тащили трупы бойцов Зеленого Круга. Штурмующие свалили из мертвых тел курган где-то у причалов, судя по обилию там стервятников, от криков которых уши ординарца болели до сих пор.
— To же самое мысленно сказал мне и иир’ова, — шепнул метсу эливенер, закончивший переводить допрос. — Он говорит, что причалы завалены телами, а улицы и здания в основном очищены от воинов Нечистого. Самих штурмующих нигде не видно, только на воде раскачиваются пустые баркасы, на которых прибыли каратели.
— Получается, мы опять ничего не знаем о штурмовавших Балку! Мне не очень-то верится в байку, рассказанную Бородой и Рыжим о восстании лемутов.
Глисс выглядел явно разочарованным словами пленного. Больше всего ему не понравилась фраза о том, что к форту прибыла лишь первая волна войск, посланных в поход против Бухты главой Зеленого Круга.
Рев возмущенного словами старосты Аграва заглушил тихий голос эливенера, который услышал лишь Кен:
— А я-то как раз верю, и это ужасает!
— Ты что же, — орал рыжий лесоруб, наступая на оторопевшего Глисса, — считаешь, что нам все пригрезилось, да? И Желтый Ушан, который играючи разоружил нас обоих, и твари, которые помогли нам освободить пленников!
— Но мы ведь не встретили в крепости ни одного такого существа, пока на рассвете пробирались к вам, — вяло возражал староста, прекрасно знавший буйный нрав лесоруба.
— Значит, это я и Рыжий переколошматили гарнизон и стащили трупы к причалам? — теперь на несчастного Глисса наседал, тряся раздвоенной бородой, еще и Вагр.
Иир’ова подошел к метсу, и взмахом лапы привлек его внимание. Пограничник Атвианского Союза догадался, что лемут собирается пообщаться с ним с помощью телепатического контакта.
Они вышли из возбужденно галдящей толпы, и вскоре огромные глаза мутанта заслонили от взора северянина весь мир.
Он увидел дощатый причал, на котором громоздились мертвые и умирающие солдаты Зеленого Круга. На их телах пировали орлы, стервятники и огромные белые чайки. На мачтах покинутых командой баркасов сидели черные вороны, наполнявшие гавань истошным хриплым карканьем. Мысленная картина казалась размытой, она дрожала, словно воздух в знойный день над раскаленными солнцем камнями, отдельные фигуры казались несколько условными.