Братство волка
Шрифт:
Боринсон остановился, посмотрел на нее.
— Почему ты считаешь, что только ты несешь ответственность за меня, а я за тебя не отвечаю?
— Ты не можешь поехать со мной, — сказал Боринсон.
— Ты думаешь, я не умею любить, как ты?
— Ты не умеешь выживать, как я, — ответил он.
— Но…
— В любом случае, в Гередоне нет второй такой лошади, на какой я еду сегодня, — он посмотрел в сторону конюшен.
«Сейчас уйдет», — подумала она, но, к удивлению Мирримы, Боринсон вдруг подошел к ней, обнял, жарко поцеловал.
Но Миррима ощутила в нем всю его неистовую силу. Именно эта сила давала ему желание жить, бороться, вернуться к ней. Она была в пылкости его объятий. Он сказал:
— Когда я вернусь, я буду любить тебя, как ты захочешь… как ты заслуживаешь.
Потом повернулся и быстро пошел прочь. Ее всегда поражала скорость его движений, дар метаболизма. Миррима еще ощущала на своих губах вкус его губ, его запах. Она хотела пойти за ним, но когда наконец пришла в себя и сдвинулась с места, он уже оседлал лошадь и понесся как вихрь, издалека на скаку крикнув стражникам, чтобы открывали ворота.
Ежась от холода, она обхватила плечи руками и смотрела ему вслед.
Едва он скрылся из виду, Миррима сходила за фонарем и отправилась на псарню, где стояла клетка со щенками, выбранными для нее Кейлином. Сегодня ей удалось выбраться к ним только дважды, но щенки, учуяв ее, радостно завиляли хвостами, и остальные тут же проснулись и тоже потребовали внимания.
Кейлин спал на соломенной подстилке в глубине псарни, и щенки грели его вместо одеяла.
Миррима укрыла мальчика своим плащом, подошла к своей клетке и открыла засов.
Ласково приговаривая, она протянула щенкам принесенные лакомства, те осмелели и позволили в конце концов взять себя на руки.
— Да, мои маленькие, — прошептала она. — Сегодня вы будете спать со мной.
С парочкой щенков в каждой руке, она пошла к выходу, и еще штук десять побежали за ней следом, повизгивая и хватая за пятки. У двери она постояла, не решаясь Открыть, боясь, что щенки выскочат наружу. s Но не успела она отодвинуть засов, как дверь сама Широко распахнулась.
На пороге стояла Иом Сильварреста в сопровождении слуги и Хроно. Их освещали только звезды, ярко сиявшие в ту ночь в небесах.
Миррима решила, что Иом нарочно пошла за нею, что0ы застать за воровством щенков.
— Ваше величество! — воскликнула она. — Какая неожиданность!
Иом перевела растерянный взгляд со щенков на дверь, словно сама не ожидала никого увидеть.
Потом вздернула подбородок и сурово спросила:
— Мальчик Кейлин здесь?
Щенки таки выбежали и, окружив королеву, наскакивали на нее с повизгиванием и ворчаньем.
— Здесь, — сказала Миррима.
Иом не стала оправдываться. Она отказалась брать дары у людей, еще когда была принцессой, не желая рисковать чужой жизнью.
— Мне тоже нужно несколько щенят, — сказала она холодно, — если я хочу быть хоть чем-нибудь полезной нам всем.
Той же ночью, после того, как все разошлись, Габорн поднялся на четвертый этаж Башни Посвященных в кабинет короля Сильварреста и встал у окна, с тревогой вглядываясь в холмы на юго-западе. Весь этаж был выстлан таволгой, и когда он ступал на золотистый цветок, по комнате разносился чудесный аромат.
Прошло уже три часа с тех пор, как уехал Боринсон. Иом давно ушла к себе, но спит она или нет, Габорн не знал. Женаты они недавно, и если ей не спится, когда не спится ему, то это и не удивительно.
Но лучше бы она спала. Габорну искренне этого хотелось. Когда Боринсон убил ее Посвященных, Иом потеряла жизнестойкость. И сейчас нуждалась во сне, как всякий обычный человек. У Габорна же дары силы и жизнестойкости оставались по-прежнему. В эти тяжелые времена он почти не спал, лишь иногда позволяя себе забыться в чуткой дремоте.
Хорошо, если Иом его не ждет. Сегодня ему хотелось побыть в одиночестве.
Внизу под окном виднелся уголок сада. На зеркально-гладком пруду распевали лягушки. У воды сидел похожий на крысу феррин в лохмотьях и пил. Лягушки умолкли, когда он повел по сторонам светящимися глазами. Габорн вдохнул свежий душистый воздух, лившийся в открытое окно, поглядел на звезды.
В лагере за городом не горел ни один фонарь, все спали. Габорн по-прежнему чувствовал, что опасность, как петля, медленно затягивается на шее. Темный Победитель приближался. Он летел на север, и Габорн чувствовал его неумолимое приближение.
Полмиллиона людей, их лошади и домашний скот — все спокойно спали под его защитой, ни о чем не подозревая.
— Да укроет вас Земля. Да исцелит вас Земля. Да сделает вас Земля своими, — вновь прошептал Габорн старинное благословение.
Он страшился того, что ему предстояло. На рассвете он оставит этих людей, отправится на юг, на войну. Одна надежда, что им удастся бежать от злобы Темного Победителя.
Столько людей ему доверилось, и всех он хотел спасти, хотел сделать все, что в его силах. Но настоящих сил еще не было, они только созревали в нем. Пока Габорн почти ничего не умел. Ничего.
«Сколько бы ни выжило нас в эти темные времена, — думал он, — я всегда буду помнить тех, кому не смог помочь. И ради собственного спокойствия я должен помочь всем».
Он долго размышлял над отрывком из книги, написанной эмиром Оваттом из Туулистана, — это было не запретное учение Дома Разумения, а просто стихотворение. Габорн не помнил его наизусть целиком, в памяти осталось лишь несколько строк:
Хоть не может продлиться навеки любовь, Но я буду любить все равно. Пусть противник сулит поражение мне, Я сраженье начну все равно.