Братва для полковника
Шрифт:
— Здорово. А чем еще успеете похвастастаться? — полюбопытствовала Алла, направляясь к воротам. — В чем мне поискать ваши преимущества перед другими бизнесменами?
— Чем еще? — задумался Галин. — Ну, может, тем, что у меня здесь трудятся деревенские жители. Я ведь даю работу почти всему Терехову. Это небольшой поселок, но, согласитесь, и сто человек должны где-то работать и кормить своих детей. У них у всех семьи, это не старики, а взрослые здоровые люди.
— Это замечательно, — совершенно серьезно и честно сказал Алла.
— Да, и я этим горжусь.
Ясно, почему поля неубранные стоят, усмехнулся про себя Денис. Кроме того, что для изготовления спирта надо, чтобы зерно подсохло посильней.
Провожая их, Галин поцеловал даме ручку.
— А почему у
Галин длинно посмотрел на него и ничего не сказал.
— Давай я поведу, — сказал Денис и, не слушая ответ, уселся за руль.
Едва они выехали за территорию завода, Денис разогнался до ста двадцати километров в час.
— За нами кто-то гонится? — усмехнулась Алла, доставая свое «Собрание».
— Ректификационные колонны.
— Рефи… как?
— Ректификационные колонны.
— Что это еще за хренотень? — удивилась она.
— Ректификационная колонна — это такая специальная хренотень, которая производит очистку спирта и переработку спирта-сырца в качественный спирт, — сказал Денис. — Без чего, как ты сама понимаешь, водку сделать — никак.
— И они там есть, эти колонны?! Ты видел? Ты их нашел?
— А то.
Алла чмокнула его в ухо, так что Денис едва не отпустил руль.
— Осторожней, заяц! — тут же завопила она.
— Где?! Нет никакого зайца.
— Это я так, на всякий случай.
Денис не нашел на территории завода Галина ни ректификационные колонны, ни что-то другое, что бы подтверждало его догадку о нелегальном алкогольном производстве, и уверенность его уже сильно поколебалась. Поколебалась, но не исчезла. Он решил проверить кое-что еще. Ну а ложь, которую он только что сказал Алле, — наименьшее зло в этой ситуации. Пусть она считает, что все идет по плану, будет спокойней и уверенней в общем благополучном исходе. Но хотя бы они пропавшую жену ресторатора Клюева отыскали — уже кое-что.
— Кстати, — сказал Денис, когда они подъезжали к гостинице. — Зачем человечку, который совмещает функции технолога, инженера и бухгалтера три разных кабинета?
Алла молча пожала плечами.
«Друзьями-пенсионерами» Дмитрия Антоновича, о которых шла речь в отчете, полученном Денисом через Турецкого, были Виктор Серафимович Подольный и Иван Иванович Птушко. Оба, несмотря на отменное здоровье, действительно были старички весьма почтенного возраста. Подольному было восемьдесят четыре года, а Птушко недавно справил восьмидесятилетие. Так что покойный Жолдак был по сравнению с ними практически мальчик, да они к нему так, немного свысока, и относились, даже несмотря на то что оба немало лет проработали с ним вместе в школе номер один. Но уже лет двадцать как вышли на пенсию, то есть еще в советские времена. Подольный был учителем физики и астрономии, а Птушко — труда и физкультуры. Оба были заядлыми рыбаками, и это было еще одной чертой, которая сближала их с покойным Жолдаком. Жолдак пристрастился к рыбалке в молодости, после того как овдовел. Конечно, времени у него тогда на это сугубо мужское развлечение было немного, но уж когда он выбирался с друзьями в какое-нибудь укромное местечко, то время проводил не впустую. И если Подольный и Птушко обожали рассказывать и показывать, какие рыбы им встретились, то Жолдак всегда мог просто молча продемонстрировать очередного гигантского карпа или отменную форель. Друзья его ценили и считали человеком везучим. И так продолжалось долгие годы — вплоть до четырнадцатого июля, когда, славно посидев в пивной «Радуга», они распрощались и пошли своей неторопливой пенсионерской дорогой, а Жолдак отправился навстречу своей смерти.
Лариса Жолдак расспрашивала обоих стариков об этом дне уже много раз и надоела им хуже горькой редьки. Разумеется, и Подольный, и Птушко очень ей сочувствовали и переживали, что их приятель так нелепо и трагически погиб. Однако в сложные их стариковские рефлексии вплеталась и мысль, не лишенная некоторой странной гордости относительно прихотливого выбора судьбы: вот я на девятом десятке, еще живу, двигаюсь, пиво пью, а Димки-то Жолдака уже и нет на белом свете. Вон, какая жизнь — хитрая штуковина… Да и жен своих оба уже похоронили, а дети — дети что ж, давно разъехались, у них своя жизнь и свои дети.
Алла Снегур созвонилась с ними и сказала, что, находясь в Придонске уже несколько дней, просто считает своим журналистским долгом неформально пообщаться с его старейшими жителями и заслуженными работниками образования.
Подольный и Птушко жили на одной лестничной площадке в том же доме, что когда-то и Дмитрий Антонович Жолдак (а сейчас его дочь), там вообще было много педагогов. Они долго спорили, у кого принимать столичную журналистку, хотели уже было встретить ее возле подъезда, и пусть сама решит, но потом сообразили бросить жребий, и жребий пал на бывшего учителя труда и физкультуры. Они перешли к Птушко и с энтузиазмом занялись готовкой. Процесс этот заключался в открывании банок консервов и извлечении с антресоли «особо ценных пород водки». Но на фоне унылого повседневного быта им казалось, что они делают что-то особенное.
Алла внимательно их оглядела и нашла, что восьмидесятилетние старички выглядят, как… восьмидесятилетние старички.
На столе стояла початая бутылка водки и нехитрая закуска.
— Садись, дочка, выпей, — строго сказал Подольный. — У нас поминки.
— Кто-то умер? — автоматически спросила Алла, беря предложенную ей рюмку.
— Да, — буркнул Подольный.
Оказалось, в этот день старички всегда поминают. Дело в том, что в 1994 году в Москве, у Мавзолея, был упразднен Пост номер один. Указ об этом через год после трагических событий октября 1993 года подписал тогдашний президент Борис Ельцин.
— И вот, — замогильным голосом возвестил Птушко, — усыпальница вождя мирового пролетариата, возле которой днем и ночью нес вахту Кремлевский гарнизон, окончательно перестала быть официальным государственным символом страны!
Боже, подумала Алла, куда я попала?! Ведь покойный Жолдак вроде был антикоммунистом. Как же он с такими дружками уживался!
Оказалось, впрочем, что и Виктор Серафимович Подольный, и Иван Иванович Птушко тоже мыслили диалектично и свои убеждения в старости пересмотрели. Однако тут имелся другой существенный момент. Дело в том, что у Птушко имелись две дочери, одна из которых вышла замуж за сына Подольного, так что, ко всему прочему, старички являлись еще и родственниками. Сын Подольного, Виктор Викторович, был военным в чине ни больше ни меньше генерал-майора, и карьера его до поры до времени протекала очень даже здорово, поскольку служил он в Москве и командовал тем самым подразделением, военнослужащие которого и несли службу на Посту номер один. Своим искусством солдаты овладевали месяцами. Для этого — скрытый от глаз широкой публики — существовал даже специальный деревянный макет Мавзолея. Ровно за две минуты и тридцать пять секунд караул проходил от Спасской башни до своего поста. И каждый день за торжественной церемонией наблюдали несколько сотен москвичей и гостей столицы. Но после того как главный пост перенесли, звезда Виктора Подольного закатилась, он больше не рос в званиях, а потом и вовсе был отправлен в отставку.
Такую перемену старики переживали как личную драму.
— А теперь главный почетный караул страны находится у могилы Неизвестного солдата в Александровском саду, — пригорюнившись, сообщил Птушко.
— Но это же очень красивое место, — возразила Алла.
— Ладно, выпьем за него, — немедленно предложил Подольный.
Возражений не последовало.
Подольный и Птушко рассказали Алле про своего друга Жолдака, про то, какой это был замечательный человек, и что теперь таких уже не бывает, и, тем более, не будет… Алла, терпеливо слушая, потихоньку направляла векторы их воспоминаний на роковой день четырнадцатого июля. Оказалось, что Жолдак, в отличие от своих друзей, почти не пил, правда, пивком баловался, потому и облюбовали они себе «Радугу» и были там частыми клиентами. Втроем они ходили туда по субботам и средам. А между тем четырнадцатое июля было вторником.