Братья Стругацкие
Шрифт:
А вот слова Кэмпбелла: «Если человек достаточно умен для научных исследований, то он достаточно умен и для того, чтобы понять, что оригинальность мысли принесет ему только неприятности». В тесных кабинетах журнала «Уральский следопыт» чуть ли не круглосуточно дискутировали наехавшие в Свердловск фэны. Гомеостатическое Мироздание могло как угодно давить на любителей фантастики, они всё равно теперь прислушивались не к чиновникам, а, скажем, к тому же Хайнлайну, тогда еще мало у нас переводившемуся: «Ни одно из наших произведений не является правдивым. Мы не пророки, мы просто преподаватели воображения».
Таким вот преподавателем воображения являлся сам Виталий Иванович.
Жизнь
34
Стругацких наградили за повесть «Жук в муравейнике», воспринятую любителями фантастики с восторгом, хотя критика жестоко «бодала» ее.
24
Через десять лет (в 1991 году) о некоторых деталях этого теперь уже далекого события рассказал бывший главный редактор журнала «Уральский следопыт» Станислав Федорович Мешавкин.
«Идея „Аэлиты“ — как праздника отечественной фантастики — пробивала себе дорогу долго и мучительно. Не забудем, события происходили в конце семидесятых годов, в самый пик застоя. В партийных кругах, а именно они располагали решающим голосом, фантастику расценивали как потенциальную угрозу коммунистической идеологии, в литературных — как продукцию второго сорта. Но в Москве идею пробивал энергичный Сергей Абрамов (писатель-фантаст, тогда один из секретарей Союза писателей СССР.—Д. В., Г. П.), а я — в Свердловске…
Гости (Бориса удержало нездоровье) приехали в Свердловск поздно вечером.
На другой день я отправился в гостиницу нанести визит вежливости (а заодно покормить гостей обедом). С обоими лауреатами до этого я лично не был знаком, хотя, естественно, знал, что их отношения трудно назвать дружескими, и, следовательно, мне предстояла нелегкая роль наведения мостов. Беседа с Александром Петровичем носила преимущественно светский характер. Когда речь зашла о ресторане, он тактично дал понять, что обед дает он — как лауреат „Аэлиты“. Вынув бумажник, Казанцев отсчитал купюры. Грешен, я тихонько порадовался про себя. „Аэлиту“ никто не финансировал, и каждый рубль был на счету. Поднявшись этажом выше, в номер Стругацкого, я начал разговор с предложения Казанцева. Аркадий Натанович сразу отреагировал: „А когда я смогу дать обед? Ведь мы с Борисом, кажется, тоже лауреаты?“
Программу пребывания гостей я знал наизусть, как таблицу умножения, и с сожалением ответил, что, увы, такой возможности больше не представится. Аркадий Натанович нахмурился: „Нет, так дело не пойдет! Вы ставите меня в крайне нелепую ситуацию: Казанцев кормит меня обедом, а я его нет!“ Логика в этом была, конечно, но программа есть программа, к тому же согласованная с обкомом партии! Но Стругацкий сам нашел выход: „Значит, так. Прошу вас передать Александру Петровичу, что сегодняшний обед
Делать нечего, сами заварили кашу с „Аэлитой“, самим ее и расхлебывать, — поплелся я к Казанцеву. Не скажу, что известие его порадовало, но справедливость доводов Стругацкого он признал, сказав при этом: „Только я очень прошу вас быть хозяином стола и первым произнести тост“. И, помолчав, тихо добавил: „Вы же знаете экспансивность натуры Аркадия Натановича“.
Этого я тогда еще не знал, но предложение посчитал разумным и, тихо ненавидя предстоящий обед, отправился заказывать столик. Уже одно то, что два известных писателя, два москвича не изъявили ни малейшего желания самим, хотя бы по телефону, „утрясти оргвопросы“, а предпочли общаться исключительно через посредника, не вселяло оптимизма. А вечером предстоял праздник, ради которого редакция, местные „фэны“ потратили столько сил и времени. Неужели всё это, думал я, коту под хвост? Не для того же, в конце концов, чтобы полюбоваться борьбой самолюбий двух мэтров, собрались в Свердловске любители фантастики!
В назначенный час я решительно занял председательское место в торце стола, лихорадочно додумывая первый и столь важный тост, когда малейшая ошибка в расстановке акцентов грозила обернуться конфликтом. Тонкость состояла еще и в том, что инициаторы „Аэлиты“ сознательно пошли на то, чтобы не ранжировать лауреатов, не распределять их на первые и вторые номера, а наградить на основе паритета. Не успел я привстать со стула, чтобы произнести вымученную речь, как из-за стола рывком поднялся Стругацкий с рюмкой коньяка в руке.
— Вы позволите? — он обратился ко мне не столько просительно, сколь утверждающе.
Секундное замешательство. Во взоре Александра Петровича явственно читалась укоризна: „Ну что? Я же предупреждал вас!“ А что прикажете делать? Стругацкий громадой возвышался над столом. Я молча кивнул — будь что будет! И за столом воцарилась наэлектризованная тишина.
— Я был тогда пацаном, — начал Аркадий Натанович звучным красивым голосом, — но до сих пор хорошо помню, с каким нетерпением ждал заключительного звонка, а нередко и убегал с последнего урока. Дело в том, что к обеду нам домой приносили почту, в ней „Пионерская правда“, в которой печатался роман Казанцева „Пылающий остров“. С продолжением, понимаете? И меня снедало нетерпение: что же дальше произойдет с героями?..
Память у Стругацкого оказалась великолепной. Он приводил малейшие детали публикации, а когда затруднялся, то вопрошающе смотрел на Казанцева, и тот подсказывал ему тихим голосом. Я видел, как тают настороженность и холодок в глазах Александра Петровича, как над столом гаснут, разряжаясь, электрические заряды. С этой минуты я проникся к Стругацкому глубоким дружеским чувством. Тогда же мы перешли на „ты“, и если в последующих строках я буду обходиться без отчества, то это не фамильярность дурного тона, а дружеская норма общения, которая установилась между мной и Аркадием…
В заключение своего не столь уж краткого тоста Стругацкий предложил выпить за патриарха советской фантастики, и все сидящие за столом с удовольствием отведали коньячка. Естественно, что следующим взял слово Александр Петрович. Ответная речь его не была простой любезностью; чувствовалось, что старейшина писательского цеха фантастов пристально следит за творчеством братьев Стругацких. Он нашел точные, глубокие оценки. Он приветствовал новую волну советской фантастики, которую прежде всего и главным образом связывал с именем Стругацких. В довершение всего оказалось, что сын Казанцева, бравый морской офицер, давно мечтает о книге с автографом, каковой немедленно и получил…