Братья
Шрифт:
– Оставьте его в покое, – ответил Чарли. – Зачем он вам? Убийцы здесь; солдатам уже сообщили, и они прекратили свои поиски в Бловене. Что еще нужно?
Я собрался с мыслями и вспомнил, что я полицейский.
– Мне нужно точно знать, как все произошло, – заявил я. – Была ли это самооборона или...
Слова замерли у меня на языке. Разве можно обвинять голого человека в смерти троих вооруженных типов, которые угрожали его жизни?
– Нет, – сказал Чарли. – Это было совершено в период военного положения в Бловене. Вы получите рапорт от нашего командования о случившемся.
Напряжение,
– Но военное положение должно быть в ближайшее время отменено, – продолжил он. – Не следует ли вам вызвать сюда по телефону своих людей, чтобы все привести в порядок?
И он отошел в сторону, позволяя мне пройти.
Прошел еще один день, и тело Кейси было выставлено для всеобщего прощания в большом зале здания городского совета Бловена. Начиная с серого рассвета и в течение всего безоблачного дня солдаты в полевой форме, без оружия, шли и шли мимо гроба, и их поток казался бесконечным. Каждый слегка касался гроба кончиками пальцев, или произносил несколько слов, или и то и другое.
Граждане Бловена, несмотря на строгий запрет полиции, выстроились по обеим сторонам улицы, вдоль которой извивалась десятитысячная очередь солдат. Голубому Фронту, таким образом, была предоставлена прекрасная возможность: всего одна брошенная граната и... Но ничего не случилось.
К тому времени когда наступил и миновал без каких-либо инцидентов полдень, я начал догадываться почему. В самом настроении толпы горожан было нечто такое, что делало невозможным любой террористический акт.
Казалось, некий трепет и жалость наполняют души жителей Бловена; тех самых людей, которые двадцать часов назад сидели по углам в своих домах, в страхе перед солдатами, что сейчас медленно двигались в сторону здания городского совета. Горожане стали другими. Их изменила смерть Кейси.
Затем произошло кое-что еще. Когда прошли последние солдаты, жители Бловена двинулись следом, продолжая очередь.
Была уже почти полночь, когда ушел последний из штатских, и гроб можно было перенести в помещение в штабе экспедиционных сил, откуда его отправят на Дорсай. Подобная доставка тела на родину случалась редко, даже если это касалось военных высокого ранга. Яна, когда придет его время, несомненно, похоронят в земле любой планеты, где ему доведется умереть. Только если он случайно окажется на родине, когда наступит его час, эта земля будет землей Дорсая. Но Кейси – это был Кейси.
– Вы знаете, что мне предложили? – спросил Моро, когда он, Пел и я, вместе с несколькими старшими офицерами экспедиционных сил – среди которых был Чарли ап Морган, – стояли, глядя, как гроб с телом Кейси вносят в штаб. – Поставить ему памятник, здесь, в Бловене. Памятник Кейси.
Ни Пел, ни я не ответили. Солдаты поставили гроб, сняли прозрачную крышку и унесли ее. Тело Кейси лежало в одиночестве, ничем не прикрытое; его лицо выглядело спокойным и безмятежным. В комнату начали входить старшие офицеры, которых не было в очереди солдат, проходивших через зал. Один за другим они останавливались на секунду возле гроба, а затем выходили.
– Такого
Он посмотрел на Чарли ап Моргана, который как раз выходил из комнаты.
– Вы, дорсайцы, изменили нас.
– В самом деле? – спросил Чарли, останавливаясь. – Что вы теперь думаете о Яне, Пел?
– Ян? – Пел нахмурился. – Мы говорили о Кейси. Ян просто... такой, каким и был всегда.
– Вы так ничего и не поняли, – произнес Чарли, обращаясь к нам.
– Ян – хороший человек, – ответил Пел. – Я с этим не спорю. Но такого, как Кейси, никогда не будет.
– То же самое можно сказать и о Яне, – обрезал Чарли. – Он и Кейси вдвоем составляли одну личность. Вот чего никто из вас так и не понял. Теперь половина Яна ушла – в могилу.
Пел медленно покачал головой, не соглашаясь.
– Извините, я не могу в это поверить. Я не могу поверить, что Ян когда-либо в ком-то нуждался – даже в Кейси. Да и после смерти Кейси он ничего не делал, кроме как сидел и без конца заявлял, что не станет рисковать репутацией Кейси – пока события не заставили его действовать. Так не ведет себя человек, который потерял свою лучшую половину.
– Я не сказал «лучшую половину», – возразил Чарли, – я только сказал «половину», и этого вполне достаточно. Остановитесь на мгновение и представьте, что это значит, когда у вас ампутировали половину: когда тот, кто был ближе всего к вам всю жизнь, оторван от вас с мясом, застрелен на улице горсткой фанатиков-революционеров, жителей планеты, которую вы пришли спасти. Что бы вы чувствовали в такой ситуации?
Пел слегка побледнел, пока Чарли говорил. Когда он ответил, в голосе его почти не ощущалось того нового оттенка, который он приобрел после разговора с Падмой.
– Мне кажется... – очень медленно начал он и замолчал.
– Теперь вы начинаете понимать, как чувствует себя сейчас Ян. Предположим, вы чувствуете себя именно так, а прямо за городом стоят шесть батальонов вооруженных солдат, и они могут превратить этот город, где прячутся убийцы вашего брата, во второй Рошмон – по одному вашему слову. Как вы думаете, легко это или трудно – не произнести этого слова, которое даст им свободу действий?
– Это должно быть... – слова, казалось, приходилось вытягивать из Пела, – ...трудно...
– Да, – мрачно согласился Чарли, – и для Яна это было трудно.
– Тогда почему он это сделал? – спросил Пел.
– Он сказал вам почему, – ответил Чарли. – Он хотел защитить репутацию своего погибшего брата, чтобы имя Кейси Грима так и осталось символом высочайшего военного руководства.
– Но Кейси погиб. Он не смог бы повредить своей собственной репутации!
– Могли его войска. Им было важно, чтобы кто-то заплатил за смерть Кейси. Они хотели поставить памятник Кейси, столь же долговечный, как Рошмон, что стал памятником Жаку Кретьену. Был лишь один способ их удовлетворить: Ян должен действовать сам – в качестве выразителя их воли – в отношении убийц. Поскольку никто не мог сомневаться в праве брата Кейси на это.