Братья

Хаггард Генри Райдер

Некоторые из монахинь прижались друг к другу и плакали от страха, некоторые молчали. Только Розамунда выпрямилась во весь рост и гордо сказала:

– Мать моя, я недавно пришла к вам, но я видела Хаттинское кровопролитие и знаю судьбу женщин и детей в руках неверных, а потому позвольте мне говорить.

– Говорите, – разрешила настоятельница.

– Вот что я советую, – продолжала Розамунда, – мой совет короток и ясен. Когда мы узнаем, что сарацины в городе, подожжем монастырь, станем на колени и погибнем так.

– Хорошо сказано… Это лучше всего! – послышались голоса. Но настоятельница

печально улыбнулась:

– Благородный совет, которого можно было ожидать от высокорожденной. Однако его нельзя принять, потому что самоубийство – смертный грех.

– Будет мало разницы, – возразила Розамунда, – сожжем ли мы себя сами или протянем шеи под мечи друзей! Конечно, я не могу решать за других, но решаю за себя, так как я скорее совершу грех самоубийства, чем отдам себя в руки мусульман.

И она положила руку на кинжал, который был скрыт в складках ее одежды.

Настоятельница произнесла:

– Вам, дочь моя, я не могу запретить этого, но запрещаю принесшим полный обет. Им я покажу другой, может быть, более ужасный способ спастись от судьбы невольниц. Некоторые из нас стары, им нечего бояться, что их отведут в гаремы, но остальные молоды и красивы, им я советую, когда приблизится конец, взять оружие, изрезать себе лица и тела и остаться здесь в виде обезображенных, внушающих отвращение фигур. Тогда их не возьмут в неволю, а быстро убьют. Они умрут, чтобы сделаться невестами Неба!

Несчастные застонали от ужаса, они представили себя с обезображенными лицами, изуродованными. Так их сестры по вере ждали конца в осажденном монастыре святой Клары в Акре…

Однако одна за другой они подошли к настоятельнице и поклялись, что исполнят и это ее приказание, как все остальные. Только Розамунда объявила, что она умрет не обезображенная, а такая, какой создал ее Господь, еще две послушницы одна за другой поклялись поступить так же, как она.

И потом они опять опустились на колени и запели «Мизерере» [11] .

11

«Помилуй мя, Боже!»

Вдруг, покрывая их печальное пение, раздался громкий стук в дверь, и гулко отразился под сводчатым потолком. С криком: «Сарацины, сарацины! Дайте нам ножи!» – послушницы поднялись с колен.

Розамунда обнажила кинжал.

– Подождите, – вскрикнула настоятельница. – Может быть, это друзья, а не враги. Сестра Урсула, подойдите к дверям и узнайте.

Старая монахиня пошла заплетающимися шагами и, дойдя до массивной створки, отодвинула засов.

– Кто стучит? – спросила она дрожащим голосом.

Остальные задержали дыхание, напрягая слух, чтобы уловить ответ.

И вдруг зазвучал серебристый голос женщины, который казался таким тонким в этой похожей на гробницу церкви.

– Я королева Сибилла со свитой.

– Что вам угодно, о королева?

– Я привела с собой посланных от Салах ад-Дина. Они желают поговорить с Розамундой д'Арси, которая скрывается у вас.

Розамунда мгновенно подбежала к алтарю и остановилась подле него, не выпуская из рук

обнаженного кинжала.

– Пусть она не боится, – продолжал серебристый голосок. – Ничего не будет сделано против ее воли. Примите нас, святая настоятельница, примите ради Христа.

И аббатиса сказала:

– Примем королеву с достоинством. – Показав знаком монахиням, чтобы они заняли свои обычные места, она села в большое кресло во главе их, позади нее подле высокого алтаря стояла Розамунда с обнаженным кинжалом в руках.

Двери отворились, и показалась странная процессия. Впереди шла красавица-королева во всех знаках своего королевского достоинства, но с головой, покрытой черным покрывалом, за ней придворные дамы, числом двенадцать, дрожавшие от страха, но роскошно одетые, за ними – трое суровых сарацин в кольчугах и с осыпанными каменьями саблями. Дальше двигалось множество женщин, но большей частью в трауре, которые вели с собой испуганных детей, это были жены, сестры и вдовы дворян, рыцарей и граждан Иерусалима. Наконец показалось около сотни предводителей и воинов, посреди них Вульф, а во главе – Ибелин. Последним вошел патриарх Ираклий в пышном наряде вместе со своими епископами и священниками.

Настоятельница и монахини поднялись и поклонились королеве, и одна из них предложила ей сесть на место епископа.

– Нет, – отказалась королева. – Я пришла сюда как скромная просительница и буду стоять на коленях.

И она опустилась на колени на мраморный пол, а вместе с ней все дамы ее свиты и остальные женщины. Важные сарацины с изумлением посмотрели на нее, рыцари и благородные горожане столпились позади Сибиллы.

– Что же мы можем дать вам, королева, – спросила настоятельница, – у нас ничего не осталось, кроме сокровищ, которые мы готовы принести вам: честь и жизнь.

– О горе! Горе! Я пришла просить жизни одной из вас!

– Чьей же, о королева?

Сибилла подняла голову и, протянув руку, указала на Розамунду. Розамунда побледнела, но скоро оправилась и сказала твердым голосом:

– Скажите, какую услугу может оказать вам моя бедная жизнь, о королева, и кто ее требует?

Сибилла трижды старалась ответить и наконец прошептала:

– Я… не могу. Пусть посланные переведут ей письмо, если она не умеет читать на их языке.

– Умею, – ответила Розамунда.

Один сарацинский эмир вынул свиток, приложил его ко лбу, потом подал аббатисе, которая поднесла его Розамунде. Розамунда открыла пергамент и прочитала по-прежнему спокойным голосом, переводя каждую фразу:

Во имя единого Аллаха всемилостивого, моей племяннице, бывшей принцессе Баальбека, по имени Розамунда д'Арси, ныне бежавшей и скрытой во франкском монастыре в городе Эль-Куд-Эш-Шериф, в святом граде Иерусалиме.

Племянница! Я исполнил все обещания, данные вам, сделал даже больше, пощадив жизнь рыцарей, ваших двоюродных братьев-близнецов. Но вы отплатили мне неблагодарностью и обманом, по обычаю вашей проклятой веры, и бежали от меня. Я сказал вам, что если вы решитесь на это, вашим уделом будет смерть. Поэтому вы более не принцесса Баальбека, а только бежавшая христианка, раба, осужденная на смерть.