Браво-Два-Ноль

Макнаб Энди

Мы гадали, убьют ли нас иракцы, если мы попадем к ним в плен? Конечно, будет плохо, если убьют. Причем хорошо бы они сделали это быстро — а в противном случае нам придется постараться любыми средствами их поторопить.

Будут ли нас насиловать? Мужчины-арабы относятся друг к другу очень тепло — держатся за руки и все такое. Разумеется, все дело в том жарком климате, в котором они живут; из этого вовсе не следует, что они все до одного гомики, но все же вопрос остается. Меня это не особенно беспокоило, потому что даже если меня и оттрахают, я никому об этом не скажу. Единственный сценарий, от которого меня прошибал горячий пот, заключался в том, что мне отрежут яйца. Это будет совсем нехорошо. Так что если ублюдки разденут и свяжут меня и начнут точить ножи, я сделаю все возможное, чтобы вынудить их просто перерезать мне горло.

Умереть

я не боялся. К своей службе в полку я всегда относился так: раз я каждый месяц получаю жалованье, я инструмент, которым могут воспользоваться в любую минуту, — так что жаловаться нечего. Наш полк постоянно теряет людей — и такой исход нельзя сбрасывать со счетов. В конце концов жизнь каждого солдата застрахована, хотя в то время только у компании «Икуити энд ло» хватало духа страховать бойцов SAS, не задирая до небес страховую премию. Каждый солдат написал письма, которые вручат родным и близким, если он сыграет в ящик. Лично я написал четыре письма и оставил их своему товарищу, по имени Ино. В одном, для моих родителей, говорилось: «Спасибо за то, что воспитали меня. Понимаю, вам пришлось нелегко, но на детство свое я пожаловаться не могу. Не переживайте о моей смерти; что случилось, то и случилось». В другом, для Джилли, было: «Не лей слезы — получи деньги и весело погуляй на них. PS: 500 фунтов тебе на то, чтобы ты сходила на следующую вечеринку нашей роты и от души оторвалась на ней. PPS: Я тебя люблю». Еще одно письмо было для маленькой Кэти, которое Ино должен был ей передать, когда она вырастет, и в нем говорилось: «Я всегда тебя любил и всегда буду любить». В письме самому Ино, которому предстояло стать моим душеприказчиком, говорилось: «Козел, если ты что-нибудь напортачишь, я явлюсь с того света и буду тебя донимать».

Как-то вечером часов в семь меня и Винса, еще одного командира отделения, вызвали к командиру роты. Тот пил чай с ротным старшиной.

— У нас есть для вас одна задача, — сказал командир, протягивая нам по кружке чая. — Будете работать вместе. Командиром будет Энди, Винс у него зам. Совещание завтра утром в 8.00. Жду вас здесь. Обязательно предупредите своих людей. Пару дней можете еще отдыхать спокойно.

Моих ребят эта новость обрадовала. Помимо всего прочего, это означало конец нервотрепки бесконечного стояния в очередях к единственным двум имеющимся в наличии раковинам и двум очкам в сортире. В полевой обстановке запах чистой одежды и чистого тела может спугнуть живность, что, в свою очередь, выдаст местонахождение солдата, поэтому за два дня перед выступлением нужно прекращать мыться и заботиться о том, чтобы вся одежда была ношеной.

Ребята разошлись кто куда, а я отправился смотреть последний выпуск новостей Си-эн-эн. Несколько иракских «СКАДов» упало на Тель-Авив, ранив по крайней мере двадцать четыре человека из числа мирных жителей. Ракеты попали в жилые кварталы, и я, глядя на кадры с многоквартирными башнями и детьми в пижамах, внезапно вспомнил Пекхэм и свое собственное детство. В ту ночь, положив голову на подушку, я как-то незаметно для себя стал вспоминать все свои старые призраки, думать о своих родителях и еще о многом том, о чем я уже очень давно не думал.

ГЛАВА 2

Свою родную мать я не знал, хотя мне всегда хотелось думать, что кто бы она ни была, мне она хотела лучшего: колыбелька-переноска, в которой мать оставила меня на крыльце больницы «Гайз», была куплена в дорогом магазине «Хэрродс».

Моими опекунами была семейная пара из Пекхэма, района в Южном Лондоне; когда мне исполнилось два года, они надлежащим образом оформили усыновление. Наверное, по мере того, как я рос, они все чаще жалели об этом поступке. Когда мне стукнуло пятнадцать с половиной, я окончательно бросил школу и пошел работать грузчиком в одну компанию в Брикстоне. И до того в течение последнего года я прогуливал по два-три дня в неделю. Так что вместо подготовки к аттестату зрелости я зимой развозил уголь, а летом — коктейли навынос из баров. Перейдя на полную рабочую неделю, я стал зашибать по восемь фунтов в день, что в 1975 году было серьезными деньгами. Имея вечером в пятницу в кармане сорок фунтов, я чувствовал себя большим человеком.

Мой отец отбыл воинскую повинность в интендантском корпусе и теперь работал водителем такси. Мой старший брат поступил в Королевский фузилерный полк, еще когда я был совсем маленьким,

и, прослужив лет пять, женился. У меня сохранились захватывающие воспоминания о том, как брат приезжал домой на побывку из разных далеких мест с вещмешком, полным подарков. Однако мои собственные молодые годы не ознаменовались ничем примечательным. У меня не было особых склонностей ни к чему, и уж точно я даже не думал о военной службе. Больше всего на свете мне хотелось снять вместе со своими друзьями квартиру и заниматься тем, чем я хочу.

Начиная лет с тринадцати я повадился убегать из дома. Иногда я отправлялся с одним из своих друзей на выходные во Францию; эти экспедиции он финансировал, похимичив с газовым счетчиком в доме своей тетки. Вскоре у меня у самого начались неприятности с полицией, в основном за вандализм в пригородных поездах и в залах торговых автоматов. Мои «подвиги» разбирались судом по делам несовершеннолетних и заканчивались солидными штрафами, что причиняло моим бедным родителям много горя.

В шестнадцать я сменил работу и устроился в «Макдоналдс» в Кэтфорде. Все шло хорошо до Рождества, когда меня с двумя приятелями арестовали выходящими из квартиры в Далвиче, которая не принадлежала ни одному из нас. В ожидании предварительного судебного слушания меня на три дня поместили в приют для несовершеннолетних преступников. Мне страшно не понравилось находиться за решеткой, и я дал себе клятву, что если мне посчастливится выбраться, я приложу все силы, чтобы больше туда не попадать. В глубине души я понимал, что мне нужно решиться на что-нибудь крутое, иначе я всю свою жизнь проведу в Пекхэме, болтаясь как дерьмо в проруби и огребая пинки и затрещины от всех подряд. Армия казалась мне неплохим выходом. В конце концов моему брату она понравилась, а я чем хуже?

Когда состоялся суд, двух моих приятелей упекли в колонию для несовершеннолетних, я же ограничился предупреждением. На следующий день я отправился на вербовочный пункт. Там первым делом проверили мои знания, дав простейший тест, который я безбожно провалил. Мне сказали прийти ровно через месяц, и на этот раз, поскольку тест был тот же самый, я с огромным трудом его сдал с запасом всего в два балла.

Я сказал, что хочу стать пилотом вертолета, — как бывает всегда, когда у человека нет никаких навыков и он понятия не имеет, чем ему предстоит заниматься.

— Пилотом вертолета ты никак не сможешь стать, — ответил мне сержант-вербовщик. — Однако, если хочешь, ты можешь пойти служить во фронтовую авиацию. Там из тебя подготовят механика, и ты будешь обслуживать вертолеты.

— Здорово! — обрадовался я. — Это как раз то, что мне нужно.

Новобранца отправляют на три дня на сортировочный пункт, где ему приходится сдать еще несколько тестов, немного побегать и пройти медкомиссию. Если он подходит и если есть свободное место, его направляют в тот полк или в тот род войск, который он выбрал.

Мне предстояло последнее собеседование, и офицер, проводивший его, сказал:

— Макнэб, скорее в тебя попадет молния, чем ты станешь сержантом во фронтовой авиации. Я считаю, твое место в пехоте. Я направляю тебя в Королевские зеленые камзолы. Это полк, в котором служу я сам.

Я понятия не имел, кто или что такое эти Королевские зеленые камзолы и чем они занимаются. По мне, это могла быть американская футбольная команда.

Если бы я прождал еще три месяца, то мне бы исполнилось семнадцать, и я бы попал в Зеленые камзолы уже в качестве совершеннолетнего новобранца. Однако я как идиот хотел всего и сразу. Я попал в учебный батальон младших командиров, расквартированный в Шорнклиффе, графство Кент, в сентябре 1976 года и сразу же проникся к нему лютой ненавистью. Здесь всем заправляли гвардейцы, и учеба состояла из всякой чуши и муштры. Новобранцам запрещалось ходить в джинсах; все должны были стричь волосы наголо. Нас даже не отпускали в увольнение на целые выходные, поэтому поездки домой в Пекхэм к моим старикам превратились для меня в головную боль. Однажды я получил нагоняй за то, что, не успев в Фолкстоуне на автобус, опоздал на десять минут на вечернюю поверку. Шорнклифф стал для меня настоящим кошмаром, но я освоил правила игры. Вынужден был их освоить — ничего другого мне не оставалось. Выпускной парад состоялся в мае. Я ненавидел учебный батальон от первой до последней минуты пребывания в нем, но я научился приспосабливаться к системе, и меня почему-то даже произвели в младшие сержанты и как самого многообещающего солдата распределили в Легкую дивизию.