Бремя империи 2
Шрифт:
В другом случае, при других обстоятельствах убить этого пацана было бы грехом. Но не сейчас – сейчас четырнадцатилетний экстремист с автоматом не менее опасен, чем сорокалетний. Он выбежал в переулок, держа перед собой автомат и совершенно не прячась – его не учили, как поступать в этих случаях. Он был легкой целью – а мне нужно было несколько секунд, что оторваться от преследователей. И я выстрелил в него – увидев целящегося в него с колена человека, он затормозил, вскидывая автомат и прицеливаясь в меня – но выстрелить не успел. Красная точка в прицеле моего автомата точно показывала на его грудь – и я выстрелил одиночным. Пацан упал лицом вперед, где стоял, прямо на свой автомат, для которого он был слишком мал и с которым он жалко смотрелся…
Черт бы все побрал…
Вскочив, я бросился к двери – это был черный ход одного из домов, по питерской моде все дорогие дома делали с черными ходами. С размаху саданул ногой по деревянной двери, обернулся и выстрелил в ту сторону, где лежал убитый мной пацан еще раз, осадив оставшихся в живых боевиков и подарив себе еще несколько секунд. С ходу проскочил внутрь.
– За мной!
Спасительная теснота подъезда. Узкие лестничные пролета, прихотливые кованые перила. Выбитые стекла, через которые несет гарью. Мертвый дом в мертвом городе.
– Держи дверь!
– Есть!
Учится понемногу. Хотя тут научишься – тот, кто не учится уже на улице, изрешеченный пулями лежит. Война учит быстро. И жестоко.
Площадка между первым и вторым этажом. На такие вот площадки обычно из дома изгоняли курильщиков. Вот, точно – на перилах висит небольшая, заполненная окурками пепельница. На втором этаже три глухие двери выходят на небольшую площадку, одна из них выбита. В квартире никого нет – иначе бы уже выскочили на шум.
Выглянул во дворик с площадки между первым и вторым этажами, окинул его взглядом, пытаясь определить, нет ли опасности. Темень – хоть глаз выколи, освещения больше нет нигде, на улицах подсветка есть хотя бы от костров, пожаров и трассирующих пуль, а тут вообще ничего. Небольшой тихий уютный внутренний дворик, скамейки, несколько припаркованных машин. Припаркованные машины – это хорошо, да ведь времени возиться с тем чтобы завести нету. Дорога каждая секунда. Самое главное – почти невидимые в темноте выходы из дворика, целых два. Это еще несколько секунд форы для нас, пока преследователи будут думать, в какой из них мы проскочили, мы уже…
Первая оконная рама с застрявшими в ней острыми осколками стекла вылетела со второго пинка, вторая – с первого…
– Пошли! За мной!
Прыгаю в темный колодец двора, остро, каждой клеткой тела чувствуя свою уязвимость в этот момент. Если в одном из окон сидит автоматчик – он не мог обратить внимание на вылетающие во дворик остатки оконных рам. Сейчас любой оконный проем может заговорить огнем – охнуть не успеешь.
Тихо. Наверное, лимит неприятностей на этот час исчерпан.
– За мной! Тихо! Маску одень!
Мы – всего лишь боевики, у нас такое же оружие, такое же одеяние, такие же маски на лицах. Мы – одни из вас, мы свои.
Одним броском через двор добегаем до крайнего от стены выхода – просто черного проема в стене. Надеваем маски, сбавляем шаг. Господи, кто сделал эту дурацкую, из какого то дешевого синтетического материала маску? Кожу лица просто жжет, отвлекаешься от всего. Явно в Индии сделана, САСШ и Великобритания превратили Индию в дешевый сборочный цех для продукции, возводя фабрики и заводы с потогонной системой труда и платя работникам сущий мизер. Их дешевые и погано, даже хуже чем в Китае сделанные товары можно было встретить на любом прилавке в САСШ или Великобритании. В нашей стране их не закупали, предпочитали Китай, там хоть японские управляющие за качеством худо-бедно следят и себя не позорят. Так эти твари нам свое барахло теперь вот в таком виде завезли. Нет, это просто невозможно. Снять бы эту гадость – да нельзя…
Когда идешь по разгромленной улице мятежного города – это воспринимается намного острее. Это как будто ты вошел в бассейн, а там кроме тебя еще парочка акул. И вот ты плывешь и думаешь про себя – интересно, а вон та акула, она когда завтракала? А если тот, кто все это устроил, решит поразвлечься и выльет в воду ведро кровавых ошметков с бойни? Просто так, потому что скучно стало.
Улица – не знаю даже названия, одна из улиц, не большая и не маленькая, средняя. Вон там, у еще не сгоревших лавок орудуют мародеры. Вон там, на повороте стоит какой-то грузовик с выбитыми стеклами кабины и с него что-то раздают – понятно, что. Вон навстречу нам идет группа боевиков – небрежно заброшенные на плечо ремни автоматов, у одного в руках какой-то сверток, еще у одного – почему то в руках сабля. Глаза в прорези масок – как дульные срезы стволов, они беспощадны и бездонны, как будто сам сатана взирает на нас. Но мы – свои, мы – одни из них.
Стреляют слева – там стадион и здание министерства. Полномасштабную разведку вокруг него я не проводил, местность не изучал, но знаю. Дорога, стадион и прямо к нему примыкает здание министерства. Если наши заняли стадион – это хорошо. Там можно держать оборону, причем очень долго. Стадион от домов, которые могут послужить прибежищем для снайперов и гранатометчиков, отделает около четырехсот метров – потому что около стадиона расположены стоянки для автомобилей. Достаточно, для того, чтобы держать террористов на расстоянии. Если же стадион в руках боевиков, то все – с него можно даже гранату до окон министерства добросить. Судя по тому, что там стрельба идет, стадион все-таки наш.
Надо пробираться туда. Скверно то, что нет ножа, он бы сейчас пригодился как бесшумное оружие. О глушителе и не говорю.
Ни слова не говоря сворачиваю в проулок. До позиций боевиков лучше вообще добираться дворами и проулками, осторожно и будучи постоянно наготове. Пуля – она, знаете ли, дура…
Сворачиваю в подъезд ближайшего дома – в первый. Обычно в первом или последнем подъезде делают люк на крышу. Осмотреться надо, может даже удастся по крышам пройти.
Дверь в подъезд – стальная, надежная – конечно же выбита. Первый этаж. Второй…
Видимо, все-таки какие-то опознавательные знаки у боевиков есть, а может американский автомат привлек их внимание. На площадке между третьим и четвертым этажом стояли трое, один из них курил, а двое просто стояли. Та же одежда что и у нас, лица замотаны клетчатыми арабскими платками. И один из них, увидев меня, видимо сильно удивился – не испугался – а именно удивился. И задал вопрос…
– What's happened?
– Nothing special, I'm…
Дистанция для удара была уже достаточной, и я, не договорив, ударил – коленом в пах, со всей силы, всем телом подаваясь вперед. Запрещенный в спорте прием, за него сразу дисквалификация, но на войне запрещенных приемов и неспортивного поведения не бывает, так нас наставлял инструктор по РБ. Делайте все, чтобы победить.
Под моим коленом что-то лопнуло, британец даже не завизжал, заскулил на высокой, пронзительной ноте. Продолжая движение и пользуясь элементом внезапности, я выбросил левую руку с растопыренными пальцами в глаза повернувшемуся ко мне второму. Мизинец ткнулся во что-то горячее, мокрое, поддающееся под пальцами – и дикий вой ударил по ушам.
Двое…
Третий успел – понимая, что не успеет ни с автоматом, ни с пистолетом, он выбросил вперед руку с мгновенно выхваченным клинком, ударил широким, маховым движением. Но расстояние между нами уже было слишком маленьким, первым же шагом я сократил его до критического и подставил под удар предплечье – ставить блок было некогда. Третьего же я ударил со всей силы в горло, сжатым до боли в пальцах кулаком, целясь в адамово яблоко. Снова попал – захрипев, британец начал оседать по стене, выпучив глаза. Сломана гортань, скорее всего и трахея повреждена – с этим не живут, умрет от удушья через минуту.