Бремя молчания
Шрифт:
Фара у квадроцикла довольно тусклая и почти не освещает тропу; наверное, безопаснее было бы оставить вездеход здесь и спуститься вниз пешком, зато так значительно быстрее. К тому же дальше склон более пологий и передвигаться станет легче. Бен, наверное, слышит, как громко бьется мое сердце. Он прижимается ко мне сзади. Я не очень хорошо вижу, что там впереди, и не слышу ничего, кроме рева мотора да треска сучьев, которые попадают под колеса. В темноте я сразу ослеп и оглох. Мне страшно — я даже и представить не мог, что способен так сильно испугаться. Если Бен говорит правду, значит, Гриф до сих пор прячется где-то здесь, в лесу, и, может быть, готовится нанести удар. Такие, как он, способны
— Что с моим отцом? — спрашивает Бен, перекрикивая рев мотора.
— Сейчас для нас важнее ты, Петра и Калли! — кричу я в ответ, надеясь, что Гриф не прячется за деревом и не подслушивает нас. — В темноте его уже не найдешь. Зато завтра утром мы вернемся сюда со свежими силами и будем искать его. Не бойся, Бен, я не дам тебя ему в обиду.
— Я не боюсь, — говорит он.
Но я слышу, что голос у него дрожит, интонация стала неуверенной. Я хлопаю его по руке, которой он обнимает меня за талию, и прибавляю газу. Совсем немного — и мы внизу.
Краем глаза я улавливаю какое-то шевеление. Луч фары на миг выхватывает из темноты притаившийся за деревьями силуэт. Может, кугуар? Нет, вряд ли — в наши края кугуары не забредали лет тридцать. Последнего видели еще до того, как я переехал в Уиллоу-Крик. И очертания фигуры вполне человеческие. Остановиться? Нет, сзади ко мне прижимается Бен. Первым делом я обязан благополучно вывезти мальчика из леса. Я еще чуть-чуть прибавляю газу, и Бен крепче обхватывает меня руками. Вряд ли он заметил силуэт за деревьями. Во всяком случае, не собираюсь ни о чем его спрашивать. Сегодня он повидал много страшного, с него хватит. Я передаю по рации сообщение, которое покажется Бену, да и другому стороннему слушателю, бессвязным набором слов. На самом деле я говорю, что возвращаюсь в лес после того, как высажу Бена на опушке. Мне нужно подкрепление.
Спустившись с холма, я передаю Бена Логану Роуперу, тому самому приятелю Грифа. Логан знает, что мы ищем Грифа, но он еще не знает, что Гриф рыщет где-то в лесу. Логан не в курсе, что его закадычный дружок избил до полусмерти сына и, возможно, напал на Петру Грегори.
— Логан, отвезешь Бена в больницу в Уиллоу-Крик? Его нужно осмотреть. Там его ждет мать.
Логан с подозрением смотрит на меня:
— А ты куда? Кого-то ищешь?
— Возможно. Мы с Туччи и Данном вернемся в лес и кое-что проверим. Ну как? Отвезешь Бена в город?
— Конечно, — отвечает Логан. Сразу видно, уезжать отсюда ему не хочется, но, с другой стороны, не может же он отказаться везти в больницу сына лучшего друга. — Бен, сынок, ну и вид у тебя. Кто тебя так отделал? — спрашивает Логан.
Бена ни о чем не нужно предупреждать. Он сам понимает: Логану ни к чему знать, что его избил отец. Мальчик пожимает плечами и тут же морщится от боли.
После того как Бен усаживается на заднее сиденье, я просовываю голову в открытую дверцу:
— В больнице тебя ждет мама. И Калли тоже. А насчет леса не волнуйся. Мы обо всем позаботимся. Приглядывай за мамой и сестренкой. Ты им сейчас очень нужен.
— Ладно, — тихо отвечает Бен, и я приобнимаю его, а потом закрываю дверцу. «Бедняжка», — думаю я и тут же приказываю себе остановиться. Я и сам терпеть не мог, когда меня называли «бедняжкой». После смерти отца я часто ловил на себе сочувственные взгляды. «Бедняжка», — думали соседи и знакомые. Я снова распахиваю дверцу и говорю мальчику:
— Бен, ты очень сильный. Я тобой горжусь. Твоей маме и Калли очень повезло с тобой.
Он не отвечает, даже не смотрит на меня, но я вижу, что его плечи едва заметно распрямляются. Ничего, он справится.
— Ну
Мартин
Как быстро улетел вертолет! Он унес мою Петру. Едва я нашел ее, как вынужден был снова отпустить. Сам не помню, как я взгромоздился на квадроцикл и ехал по лесу, обхватив руками совершенно незнакомого человека.
А сейчас я сижу в полицейской машине и тихо схожу с ума, потому что машина целую вечность ползет до дома моей тещи. Добрый полицейский предлагал съездить к Фильде без меня и все ей объяснить. Тогда, сказал он, я быстрее попаду в Айова-Сити, в больницу, куда увезли Петру. Я поблагодарил его, но отказался. Хочу сам сказать Фильде, что Петра жива. Правда, она тяжело ранена, но уже летит в больницу, где ей окажут медицинскую помощь. Мою дочь увезли в незнакомую больницу, в чужой город, в котором я ни разу не был. Поразительно, как это я доверил дочь совершенно чужим людям! Я доверил ее жизнь пилоту вертолета, врачам скорой помощи… Кроме того, полицейским не терпится поговорить с ней и выяснить, что же произошло сегодня. Пришла ли она в себя? Когда я ее нашел, она была без сознания. Ее красивое личико так зверски избито, что я не сразу узнал ее. Если бы не пышная копна кудрявых черных волос, чем-то испачканных, — потом я понял, что волосы у нее в крови, — я бы принял ее за чужую девочку… Дышала она ровно, а остальное для меня было не важно. Главное — она была жива. Синяки, кровоподтеки — это ладно, хотя я гоню от себя мысли о том, что с ней могло случиться на самом деле. Таких догадок и врагу не пожелаешь! Главное — Петра дышала. Пусть Фильда едет к ней. Посидит рядом, подержит за руку, успокоит, утешит. Ну а я… я вернусь в лес. Вернусь и найду чудовище, сломавшее нам жизнь. Мне наплевать, что он отец Калли и Бена и муж Антонии. Мне теперь все равно. Я найду его и убью.
Антония
Пока Калли делают рентген, доктор Келсинг стоит рядом со мной. Она обещает заглянуть к нам после того, как Калли вымоют и переведут в палату на ночь. Я благодарю ее и спрашиваю, стоит ли заставлять Калли говорить.
— Нет, вы сейчас посидите с ней. Побудьте просто мамой. Говорите с ней как всегда. Задавайте вопросы, но не ждите, что она ответит словами. Ей нужно время, чтобы успокоиться, почувствовать себя в безопасности. Ей будет легче, если вы будете рядом. А я скоро к вам зайду.
Молли начинает осторожно промывать многочисленные раны и порезы на ножках Калли. Ее ступни в грязи, пыли и запекшейся крови. Сначала толком ничего не разглядеть, но Молли осторожно промывает раны, и становится ясно, что Калли придется зашивать. Ее ножки заживут еще очень не скоро! Я стараюсь не ахнуть от ужаса, увидев глубокие порезы и ссадины на ступнях Калли и синевато-багровые рубцы, идущие крест-накрест по лодыжкам. Ноготь большого пальца содран напрочь. Калли сжимается и дрожит всем телом — то ли от холода, то ли от боли. Наверное, и от того, и от другого. Из ее глаз катятся слезы.
— Калли, все будет хорошо, — с трудом говорю я и встаю так, чтобы загородить собой Молли. Потом я беру ее ручки в свои и пытаюсь их отогреть.
— Калли, сейчас я промываю тебе ножки, чтобы ты не подхватила какую-нибудь противную инфекцию. Согласна, процедура не из приятных. Но ты уж потерпи, хорошо? — говорит Молли.
Калли храбро кивает, обнимает меня руками за шею и прижимается ко мне всем тельцем.
— Все хорошо, Калли, — шепчу я ей на ухо. — Держись. Я с тобой.
Калли выгибает спину, начинает лягаться и вырываться.