Бремя страстей человеческих
Шрифт:
— Простите. Не стану вас задерживать.
— А это уж как вам угодно.
Она пошла своей дорогой, а Филип уныло поплелся домой завтракать. Он ее ненавидел. Он ругал себя последними словами за то, что позволил ей так завладеть своими мыслями; Милдред была не из тех женщин, которым он хоть сколько-нибудь может понравиться, она всегда будет смотреть с отвращением на его уродство! Он решил, что вечером ни за что не пойдет в кафе, но, презирая себя, все-таки пошел. Она кивнула ему и улыбнулась.
— Кажется, я не слишком приветливо обошлась с вами утром, — сказала
— Ничего, ничего.
На душе у Филипа сразу стало легко. Он был несказанно ей благодарен за каждое ласковое слово.
— Почему бы вам не подсесть к моему столику? — спросил он. — Никто вас сейчас не ждет.
— Ну что ж, пожалуй.
Он смотрел на нее, не зная, что сказать; мучительно придумывал какую-нибудь фразу, чтобы задержать ее подле себя; ему хотелось высказать ей, как много она для него значит. Но, полюбив всерьез, он потерял способность говорить любовный вздор.
— Где же ваш приятель со светлыми усами? — спросил он. — Я давно его не видел.
— Вернулся в Бирмингем. Он там работает по торговой части. В Лондоне бывает только наездами.
— Он в вас влюблен?
— А вы у него спросите, — ответила она со смехом. — Ну, а если даже влюблен, вам какое дело?
На языке у него вертелся резкий ответ, но он учился сдерживать себя.
— Не знаю, почему вы так со мной разговариваете, — вот и все, что он позволил себе сказать.
Она посмотрела на него своим равнодушным взглядом.
— Я вам как будто совсем ни к чему, — добавил он.
— А мне-то что до вас?
— И в самом деле, ничего.
Он потянулся за газетой.
— Уж очень вы горячий, — сказала она, заметив это движение. — Ни с того ни с сего обижаетесь.
Он улыбнулся и посмотрел на нее с мольбой.
— Хотите доставить мне удовольствие? — спросил он.
— Смотря какое.
— Позвольте мне проводить вас вечером на вокзал.
— Ну что ж, пожалуй.
Он ушел домой, но в восемь часов, когда закрылось кафе, уже поджидал ее на улице.
— Какой-то вы чудной, — сказала она, выйдя из кафе. — Я вас не пойму.
— По-моему, понять меня вовсе не трудно, — ответил он с горечью.
— Кто-нибудь из наших девушек видел, что вы меня дожидаетесь?
— Не знаю, мне все равно.
— А они над вами смеются. Говорят, что вы в меня врезались по уши.
— Вам-то ведь это безразлично, — сказал он сквозь зубы.
— Ну-ну, опять раскипятились!
На вокзале он взял билет и сказал, что проводит ее до дому.
— Вам, видно, время девать некуда, — сказала она.
— Я могу проводить время, как мне заблагорассудится, верно?
Между ними все время назревала ссора. Ведь он ненавидел себя за то, что ее любит. А ей словно доставляло удовольствие его унижать, и с каждой новой обидой в нем все больше накипала злоба. Но в этот вечер она была настроена дружелюбно и даже разговорчиво, рассказала ему, что родители ее умерли, и дала понять, что служит не для заработка, а ради собственного удовольствия.
— Тете не нравится, что я служу. Дома у нас всего вдоволь. Вы, пожалуйста, не
Филип знал, что она говорит неправду. Эту ложь подсказало ей нелепое тщеславие мещанской среды, считавшей труд ради заработка позорным для женщины.
— У нас очень хорошие знакомства, — добавила она.
Филип не мог скрыть улыбки, и она это заметила.
— Чего вы смеетесь? — вспыхнула она. — Вы что, не верите?
— Разумеется, верю, — ответил он.
Она поглядела на него с подозрением, но тут же не смогла удержаться от соблазна поразить его роскошью, в которой выросла.
— У моего отца был свой кабриолет, и мы держали трех слуг. Кухарку, горничную и дворника. А какие у нас росли розы! Люди даже останавливались у калитки и спрашивали, чей это дом, — такие у нас были шикарные розы. Конечно, не очень-то хорошо, что в кафе мне приходится знаться со всякой шушерой, я к такому обществу не приучена, иногда даже подумываю, не бросить ли мне должность. Не воображайте, работы я не боюсь, но противно водиться с кем попало, я же все-таки девушка из хорошей семьи.
Они сидели друг против друга в поезде, и Филип, слушая ее с сочувствием, был на седьмом небе. Его забавляла и немножко трогала ее наивность. Ее щеки чуть-чуть порозовели. Он думал о том, каким блаженством было бы поцеловать ее в подбородок.
— Как только вы пришли в кафе, я-сразу подметила, что вы настоящий джентльмен, в полном смысле слова. Чем занимался ваш отец?
— Он был врачом.
— Джентльмена сразу видно. В них что-то есть, сама не знаю что, но только их всегда узнаешь с первого взгляда.
Они шли вдвоем со станции.
— Сходим еще разок в театр? — сказал он.
— Ну что ж, пожалуй.
— Почему бы вам хоть раз не сказать: «С удовольствием»?
— С чего бы это?
— Ладно, все равно. Давайте условимся когда. В субботу вечером вас устраивает?
— Ну что ж, пожалуй.
Они договорились, где встретиться, и тут заметили, что подошли к ее углу. Она протянула руку, и он задержал ее в своей.
— Послушайте, мне ужасно хочется звать вас Милдред.
— Зовите, если хотите, мне все равно.
— А вы зовите меня Филипом, ладно?
— Хорошо, если запомню. Мне куда удобнее звать вас мистер Кэри.
Он слегка притянул ее к себе, но она отступила.
— Это еще что?
— Вы не поцелуете меня на прощание? — шепнул он.
— Бесстыдник!
Она выдернула руку и быстро пошла домой.
Филип купил билеты на субботу. В этот день она освобождалась не раньше обычного и ей некогда будет поехать домой переодеться, но она собиралась утром принести с собой платье и надеть его в кафе. Если у заведующей будет хорошее настроение, она отпустит ее ровно в семь. Филип согласился ждать ее на улице начиная с четверти восьмого. Он не мог дождаться этого вечера, надеясь, что она позволит ему поцеловать ее в пролетке на обратном пути из театра. В экипаже мужчине удобно обнять женщину за талию (в этом большое преимущество экипажа перед такси), а такое удовольствие с лихвой окупало все расходы.