Брестский квартет
Шрифт:
— Как командир?
— Плохо, товарищ лейтенант, сильная кровопотеря. Если до вечера к своим не выберемся… Боюсь, товарищ лейтенант, ночи он не переживет. Если бы транспорт какой?
— Да где ж его, Шурочка, теперь-то найдешь. Транспорт… Два бойца да носилки — вот теперь весь наш транспорт, — в голосе Чибисова сквозило отчаянье. Неужели не удастся спасти командира?
— Транспорт, нужен транспорт… — несколько раз с задумчивым видом повторил слышавший их разговор Крутицын. Из всего отряда лишь старшина был как всегда гладко выбрит и, несмотря на крайнюю худобу, выглядел достаточно бодро. «Ничего
— Командир, разреши и мне на этот танк взглянуть? — попросил вдруг старшина. Он был единственным, кто мог обращаться к Чибисову на «ты».
Лейтенант кивнул и Крутицын, неслышно ступая, направился к просеке. Вскоре он вернулся. Судя по лихорадочно поблескивающим глазам, старшина что-то задумал.
— А ну, командир, давай ка отойдем с тобой на пару слов — есть идея…
Идея, которую предложил Крутицын, показалась лейтенанту в высшей степени безумной и невыполнимой. О чем он сразу и заявил старшине:
— Сергей Евграфович, ты меня прости, конечно, но это полный бред! Захватить в одиночку немецкий танк?.. Я, конечно, не раз убеждался в твой находчивости и по-немецки ты говоришь, как заправский фриц, но все же… Не дури, старшина, слышишь? Ведь должен же быть еще какой-нибудь выход.
— Если мы хотим спасти комполка, то другого выхода просто не вижу. Нам нужен транспорт, и как можно скорее. А по занятой немцами территории мы можем безопасно проскочить только на танке. В противном случае либо все поляжем, либо попадем в плен. Ну, решайся, командир. Пойми, на кону будет только моя жизнь. Самое главное — добраться до танка, а там я уж найду способ выманить немцев наружу. Мне только нужно, чтобы кто-то подстраховывал меня из укрытия и принял на себя вылезших из танка.
Спокойный голос, ясный и уверенный взгляд старшины сделали свое дело. Скрепя сердце лейтенант принял план Крутицына.
Чего было в этом больше — отчаянья или трезвого расчета — Сергей Евграфович не знал и сам, но раздумывать было некогда. Получив согласие командира, он бросился назад к тому месту, где лежали убитые немецкие солдаты. Выбрал наиболее подходящего по комплекции. Преодолевая брезгливость, быстро переоделся в его мокрое, залитое кровью обмундирование, проверил документы. «Так… пачка писем, солдатская книжка… Герхарт Шульц… Фотография в крови — лица не разобрать и это хорошо. Номер части…» Знакомое чувство азарта, которое всегда появлялось у поручика перед выходом на задание, снова охватило его. От былой усталости не осталось и следа. Он чувствовал себя охотником, напавшим на след большого и опасного зверя…
14
«Это даже не война, а какая-то скотобойня!» — думал унтер-офицер Рюле, командир патрулирующего просеку танка. Всю первую половину дня его экипаж расстреливал и давил гусеницами наиболее отчаянных, рвущихся к соседнему лесу русских, вынуждая остальных отходить назад и правее — в самую середину все сильнее сжимающегося кольца. А к обеду вдруг наступило затишье. Несмотря на недавний дождь, было душно. Открытые люки помогали мало. Рюле даже решился снять портупею, но примеру своего экипажа все же не последовал — остался в форменной куртке, лишь позволив себе расстегнуть несколько верхних пуговиц.
Разомлевшие от жары и безделья танкисты не сразу заметили приближающуюся к ним одинокую фигуру.
«Свои. Пехота. Видимо, один из посланных прочесывать лес», — определил в панораму Рюле и брезгливо сморщился. Что же, интересно, стряслось с этим бедолагой?
И действительно, выглядел пехотинец неважно. Казалось, что еще немного, и он упадет. Правой рукой солдат старался поддерживать равновесие, а левая — висела плетью вдоль тела.
— Помогите!.. Пожалуйста, помогите! Я ранен… Скорее! — отчаянно кричал он и из всех сил ковылял к танку. Как маятник мотался повешенный на шею автомат.
Тяжкий, тошнотворный дух смерти витал над просекой. Крутицын старался не смотреть на раздавленные гусеницами тела, но, делая очередной шаг и боясь наступить на кого-то из погибших, все равно невольно натыкался взглядом на чью-то превращенную в кровавое месиво голову или вдавленное в землю тело. «Господи, упокой их души!» — мысленно повторял он и, упорно переставляя вдруг враз ослабевшие, негнущиеся ноги, снова кричал, взывая о помощи к тем, кто сотворил все это.
— Помогите! Я ранен! Скорее!..
В какой-то момент Сергею Евграфовичу показалось, что мертвый зрачок пулемета чуть шевельнулся в его сторону. Нет, не показалось. Пулемет действительно шевельнулся. Под коленками неприятно задрожало. Вот сейчас немецкий стрелок перестрахуется и ударит очередью поперек груди. Но пулемет молчал.
Серая громада танка, становилась все ближе. Все ближе испачканные кровью гусеницы, застрявший между траками обрывок бинта… Из бокового башенного люка вдруг высунулся человек в черной пилотке. На плече его, заметил Крутицын, тускло поблескивали унтер-офицерские погоны.
— Кто такой? — настороженно спросил немец, поправляя на шее «лопухи» наушников.
— Рядовой Шульц из второго пехотного батальона, герр офицер. Мы прочесывали лес и неожиданно нарвались на большой отряд русских… Это было ужасно! Они нас просто смяли. Дикая голодная орда!.. Наша рота полностью уничтожена. Тяжело ранен командир — обер-лейтенант Вальтер. Я оставил его на опушке, а сам побежал за помощью…
Крутицыну почти не приходилось врать. Для пущей убедительности поручик снова покачнулся, а потом и вовсе, сделав вид, что теряет сознание, повалился на землю, весь обратившись в слух. «Только бы попасть внутрь, только бы…» — мысленно твердил он, как заклинание. Немец что-то прокричал в танк, но Крутицын не разобрал слов. Громыхнули по броне, тяжело бухнули о землю чьи-то сапоги.
Поручик сразу напрягся: обыщут или нет? В кармане штанов лежала лимонка, чтобы, в случае чего, не даться немцам живым.
По шуму шагов он определил, что подошли двое. Обыскивать не стали, лишь забрали автомат и, подхватив под мышки, подтащили Крутицына к танку. Когда стали поднимать на броню, поручик застонал и открыл глаза. Прямо над собой увидел лицо высунувшегося из люка унтера.
— Очнулся?.. Куда ранен, солдат?
Поручик вдруг испугался, что танкисты чего доброго начнут перевязывать его мнимую рану. «Эх, растяпа ты, Сережа! Какая же ты растяпа: не догадался хоть бинт какой на руку намотать». Но отступать уже было поздно.