Брет Гарт. Том 4
Шрифт:
В какой степени это намерение отражало истинные чувства капитана Пинкни, осталось неизвестным. Превратилось ли его политическое сотрудничество с миссис Брант в более нежное чувство, разделяла ли она это чувство или отвергала, каковы были его надежды и стремления — всему этому не суждено было обнаружиться. Капитан Пинкни, человек неустойчивой морали, но весьма преданный условному кодексу чести и гордый предрассудками своего сословия, короче говоря, светский человек, знал только свой узкий круг, но был храбр и верен этому кругу и к этому последнему поступку его бесполезной жизни лучше было, пожалуй, отнестись так, как отнесся к нему помощник шерифа.
Сойдя с коня, он подошел к дому со стороны сада. Он хорошо знал низкий сводчатый проход, ведущий в кабинет, откуда можно
Кларенс как раз обернулся от ворот, на его щеке еще горел след женской руки. Он заметил, что глаза капитана Пинкни устремлены на этот след и на его губах играет легкая полунасмешливая, полуистерическая улыбка. Не вздрогнув, ничем не выдав своего удивления, он запер ворота и, повернувшись к Пинкни, произнес холодно и раздельно:
— Благодарю, что вы так скоро вернулись и поняли, что мне от вас нужно.
Но капитан Пинкни, услышав эти многозначительные слова, сразу обрел свою высокомерную развязность.
— Как видно, сэр, вы уже получили кое-что от кого-то другого… а впрочем, я к вашим услугам, — сказал он небрежно.
— Можете считать, что я получил это кое-что от вас, — сказал Кларенс, придвигаясь ближе с каменным лицом. — Надеюсь, мне не придется возвращать вам это кое-что для того, чтобы вы меня поняли.
— Продолжайте! — ответил Пинкни, слегка покраснев. — Назначьте свои условия, я готов.
— А я нет, — неожиданно раздался у ворот голос помощника шерифа. — Простите, что помешал, джентльмены, но такие вещи не входят в мое предписание. Я отпустил этого джентльмена, — он указал на капитана Пинкни, — на одну минуту, чтобы он мог попрощаться с дамой, которая, кажется, только что, никого не спросив, уехала со служанкой в своей пролетке, но я не рассчитывал, что он ввяжется в другое дело, которое может помешать мне доставить задержанного в целости и сохранности в суд. Понятно?
Когда Кларенс отпер ворота, полицейский добавил:
— Я не хочу портить джентльменам забаву, но вам придется подождать, пока я исполню свой долг.
— Я встречусь с вами, сэр, где угодно, и выбор оружия предоставлю вам, — сказал Пинкни, злобно поворачиваясь к Кларенсу, — только так закончится этот фарс, за который ответственны вы и ваши друзья.
Он был в ярости, узнав, что миссис Брант от него ускользнула.
Ее муж думал совсем о другом.
— А где же гарантия, — спросил он умышленно оскорбительным тоном, — что вы отправитесь отсюда вместе с помощником шерифа?
— Мое слово, сэр, — резко ответил Пинкни.
— А если этого мало, то и мое в придачу, — подтвердил помощник шерифа. — Пусть только этот джентльмен свернет вправо или влево по пути в Санта-Инес — я сам просверлю в нем дырку. А это, — добавил он, точно хотел смягчить свои слова, — что-нибудь да значит, когда такое говорит человек, который не желает мешать чужой забаве. Я и сам не прочь полюбоваться на честную игру хоть завтра в Санта-Инес в любое время до завтрака.
— Тогда я могу рассчитывать на вас, — сказал Кларенс, порывисто протягивая ему руку.
Полицейский после минутного колебания пожал ее.
— Этого я не ожидал, — сказал он медленно. — Но вы вроде бы говорите серьезно, и если у вас нет никого другого на примете, я приду! Этот джентльмен, наверно, приведет своих друзей.
— Я буду там в шесть часов со своими секундантами, — коротко сказал Пинкни. — Пошли.
Ворота захлопнулись за ними. Кларенс стоял, оглядывая пустой патио и безмолвный дом, откуда, как было теперь ясно, услали слуг, чтобы обеспечить
По-прежнему рассчитывая на свою выдержку, Кларенс окликнул Хукера обычным голосом. Этот джентльмен не замедлил появиться, пытаясь принять беспечное и равнодушное выражение, но лишь изобразив серьезную, как на похоронах, мину.
— Я должен кое-чем заняться, — сказал Кларенс, слегка улыбнувшись, — и прошу вас и Сюзи извинить меня, если я отлучусь ненадолго. Она прекрасно знает дом и может позвать слуг из флигеля, чтобы вам подали закусить, а я приду немного позже.
Убедившись по виду Хукера, что он и его жена ничего не знают о его последнем разговоре с Пинкни, Кларенс поднялся к себе в комнату. Там при тусклом свете единственной свечи он бросился в кресло, чтобы поразмыслить на свободе. Он чувствовал себя спокойным, отнюдь не возбужденным, и думать, в сущности, было не о чем. Что он сделал и что собирался сделать, было совершенно ясно; у него не было другого пути, и не к чему было его искать. Пришло то чувство облегчения, которое возникает на решающем этапе жестокой борьбы, даже в случае поражения.
Никогда прежде он не сознавал, как безнадежна и непрерывна была эта борьба, — и вот она осталась позади. Он не испытывал страха перед завтрашним днем — он встретит его, как встретил сегодняшний, с той же удивительной уверенностью, что будет на высоте положения. Не нужно было и приготовлений; завещание, по которому его имущество должно было перейти к жене, — теперь, когда они разошлись, это казалось мелочью, — лежало в его сейфе в Сан-Франциско; пистолеты были в соседней комнате. Его даже смущала собственная бесчувственность, и он прошел в спальню жены, надеясь, что в нем вызовут волнение воспоминания о прошлом. Там не было беспорядка, который говорил бы о поспешном бегстве, — все было на месте, только ящик бюро оставался открытым, как будто она что-то взяла из него в последний момент. В ящике лежали бумаги и письма, некоторые от него самого, другие — от капитана Пинкни. Ему и в голову не пришло просмотреть их, даже чтобы оправдать себя или убедиться в ее невиновности. Он знал, что его ненависть к капитану Пинкни была вызвана не столько подозрением, что он любовник его жены, сколько уверенностью, что миссис Брант и капитан — сходные между собой люди. Пинкни был мужчина ее круга, существо, враждебное Кларенсу, с ним можно было бороться, сокрушить его и отомстить. Но еще больше Кларенс ненавидел теперь свое прошлое — не из-за жены, а из-за собственной слабости, которая сделала его игрушкой в женских руках и оттолкнула от него друзей. Ради бескорыстной любви к ней он нарушил свой долг, он подавил свое честолюбие и недооценил свои возможности. Не удивительно, что и другие думали о нем не лучше, чем он сам. Кларенс Брант был скромный человек, но самолюбие скромного опаснее самолюбия честолюбца, так как он человек более высоких добродетелей и предъявляет к себе более высокие требования.
Он вернулся в свою комнату и снова уселся в кресло. Его спокойствие сменилось чувством физической усталости, он вспомнил, что прошлую ночь не спал и должен хоть немного отдохнуть, чтобы быть свежим наутро. Надо было, однако, и показаться непрошеным гостям — Сюзи и ее мужу, чтобы не возбудить у них подозрений. Он чуточку вздремнет в кресле, а потом спустится к ним. Он закрыл глаза и, как ни странно, тотчас погрузился в сонное воспоминание о прежней Сюзи, о свидании, которое она однажды назначила ему в ложбине. Он уже забыл, с каким чувством неодобрения и неловкости он встретил тогда ее кокетливое и своенравное заигрывание — теперь он понимал, в чем было дело: он уже находился во власти миссис Пейтон, — и помнил только веселые глазки Сюзи и поцелуи, которыми он осыпал ее нежные, душистые щечки. Опять, как несколько часов назад, когда он прятался в старом саду, к нему подкралась слабость и перешла в сладкую дремоту. Ему даже показалось, что он опять вдыхает аромат роз.