Брежнев
Шрифт:
Леонид Замятин рассказывал, что Полянский внимательно следил за тем, что западная пресса писала о членах политбюро и прежде всего о генеральном секретаре, постоянно об этом говорил:
– Ты видишь, что они себе позволяют.
И громко цитировал, обсуждал. А Брежнев вовсе не хотел это слышать. То, что его интересовало, ему докладывали и без Полянского. Среди служебных вестников ТАСС была серия ОЗП (обзор зарубежной печати), распространявшаяся только среди высшего руководства. В ней помещались все «антисоветские» сообщения, в том числе приводились нелицеприятные оценки, которые за рубежом давали советским лидерам. Замятин следил за тем, чтобы
Говорят, что в какой-то беседе с Полянским Брежнев, как иногда случалось, когда с ним не соглашались, бросил:
– В такой ситуации я работать не в состоянии и подам заявление об уходе!
На что Полянский вроде бы выпалил:
– Что ты нас пугаешь своим уходом? Уйдешь – другой придет.
Брежнев осекся. Этот эпизод он запомнил. 2 февраля 1973 года на заседании политбюро, когда повестка дня исчерпалась, Брежнев неожиданно сказал:
– У меня был Мацкевич и подал заявление об освобождении от должности министра сельского хозяйства. Он просится направить его на работу за границу. Я дал согласие. Как вы, товарищи, думаете?
Никто из членов политбюро высказываться не стал. Что говорить, когда вопрос решен. Мацкевича отправили послом в Чехословакию. Брежнев заговорил о важности поста министра сельского хозяйства:
– Это должен быть известный человек, авторитетный в партийных и советских кругах. Я долго думал над такой кандидатурой и вношу предложение назначить министром сельского хозяйства товарища Полянского.
Сам Полянский, видимо, задумавшись, не услышал собствен-ной фамилии и вполголоса переспросил у сидевшего рядом Шелеста:
– Петр Ефимович, о ком идет речь?
– Дмитрий Степанович, ты что? – поразился Шелест. – Не слышал? О тебе говорят.
Полянский недоуменно сказал:
– Ты брось шутить.
Шелест повторил:
– Брежнев твою фамилию назвал.
– Но со мной никто не говорил об этом!
Тут уже Брежнев обратился к самому Полянскому:
– Дмитрий Степанович, почему вы молчите?
– Что я должен говорить?
– Так ведь о вас идет речь.
– Со мной никто не говорил на эту тему.
– Вот сейчас и говорим при всех. Вы занимаетесь сельским хозяйством, знаете условия, для вас ничего нового в этом вопросе не может быть.
Полянский побледнел, поднялся:
– Леонид Ильич, я просил бы этого не делать. Для меня это слишком неожиданно. Я даже не готов дать ответ на такое предложение. Кроме того, мое состояние здоровья не позволит полностью отдаться этому огромному участку. А я не хочу вас подводить.
Объяснение Полянского прозвучало по-детски неубедительно и даже жалко. Один из руководителей правительства пытался отговориться от нового задания, как школьник, не выучивший урок. Брежнев не отказал себе в удовольствии поиздеваться над товарищем по политбюро:
– А что, работать первым замом предсовмина не требуется здоровья? Я думаю, что заявление Полянского несостоятельно. Мы все в какой-то степени больные, но работаем же.
Полянский продолжал бормотать:
– Так ведь в Совмине я и так занимаюсь сельским хозяйством.
– Министром работать – это другое дело. Тут будете решать вопросы конкретно, самостоятельно.
Вечером Полянский удостоился аудиенции у Брежнева. Леонид Ильич извинился, что не смог заранее поговорить, но мнения своего не изменил. Вопрос о назначении министром был решен. Полянский из Совмина перебрался в Министерство сельского хозяйства. Он еще оставался членом политбюро.
Но теперь уже не только Брежнев, но и глава правительства Косыгин стремились от него отделаться. Алексей Николаевич не любил Полянского, поскольку тот держал себя не просто независимо, но и на равных с главой правительства… Кончилось тем, что Полянского пригласил секретарь ЦК по кадрам Иван Васильевич Капитонов и положил на стол список:
– Поедешь послом. Выбирай любую страну.
Дмитрий Степанович, хорошо подумав, назвал Японию.
Неудачливый президент. Подгорный отправлен в отставку
Последним Брежнев избавился от Подгорного. В окружении Леонида Ильича давно заметили пренебрежительный тон генсека в отношении Николая Викторовича. Как-то в присутствии своих помощников Брежнев иронически обмолвился о Подгорном:
– Тоже мне, партийный деятель!
Некоторые члены политбюро утверждали, что, когда решали, кому быть первым секретарем ЦК, Брежнев предложил кандидатуру Подгорного, но тот отказался:
– Нет, Леня, берись ты за эту работу.
Если этот эпизод и был, то носил ритуальный характер. Леонид Ильич продемонстрировал партийную скромность, понимая, что Николай Викторович сам откажется. Подгорный явно жаждал власти и рассчитывал на первые роли, но у него маловат был опыт работы в центре. В 1964 году его еще воспринимали как провинциального украинского партработника. Так что он очевидно уступал Леониду Ильичу, давно занимавшему видные посты в столице.
Николай Викторович не уловил, что времена меняются. По старой памяти разговаривал с Леонидом Ильичом достаточно небрежно. Сотрудник аппарата президиума Верховного Совета присутствовал при разговоре Подгорного с Брежневым. Леонид Ильич позвонил, чтобы обсудить какую-то проблему. Подгорный высказался, а потом заметил:
– Это мое мнение. А ты ведь все равно сделаешь по-своему, я знаю. Ну, будь здоров, Леня.
Подгорный любил именовать себя президентом. Но сам по себе Верховный Совет был безвластным органом – что союзный, что республиканские. Депутатский значок был просто знаком отличия. Президиум Верховного Совета не играл самостоятельной роли, а всего лишь оформлял принятые политбюро решения. Влияние и власть Подгорного основывались на его личных контактах с Брежневым и на поддержке членов ЦК от Украины. Академик Евгений Иванович Чазов, начальник 4-го главного управления при Министерстве здравоохранения, даже считал, что Подгорный подкапывался под Леонида Ильича. Когда Брежнев заболел и оказался в больнице на улице Грановского, туда без предупреждения приехал Подгорный, который прежде мало интересовался состоянием здоровья генсека.
Чазов решил, что Подгорный намерен увидеть, как выглядит больной Брежнев, чтобы рассказать товарищам по политбюро о плохом состоянии генерального секретаря. Евгений Иванович возразил против посещения пациента – это может пойти ему во вред.
– Ты что, председателя президиума Верховного Совета СССР не знаешь? – в своей манере сказал Подгорный и пригрозил Чазову: – Не забывай, что незаменимых людей в нашей стране нет.
Евгений Иванович держался твердо:
– Николай Викторович, я должен делать все во благо пациента, для его выздоровления. Сейчас ему нужен покой. Ни я, ни вы не знаем, как он воспримет ваш визит. Он может ему повредить. Если политбюро интересуется состоянием здоровья Брежнева, я готов предоставить заключение консилиума профессоров.