Бригада 15. Тень победы
Шрифт:
Официальный врач матча встал рядом с Назимовым и потребовал убрать тампон, чтобы он мог хорошенько осмотреть рану. Реферй внимательно наблюдал за происходящим. Как бы то ни было, на ринге он — единственный хозяин, и последнее слово всегда остается за ним. Ему нужно было принять правильное решение, чтобы не подвергать здоровье боксера необоснованной опасности. И тут случилось то, чего никто не ожидал...
Теперь Белов понял, какого элемента не хватало в мозаике. Белая шляпа, белый костюм, черные волосы... Это же его антипод! Он прикрыл от досады глаза.
— Вот черт! — Белов ожидал
Савин снял с плеча белое полотенце, бросил его на ринг и тут же полез под канаты. По правилам бокса это означало, что он снимает своего бойца с поединка. Попросту говоря, капитулирует. Формально осудить его было трудно. Но в торопливости движений и какой-то извиняющейся походке безошибочно прочитывалось, что тренер действует не по своей воле.
Все прочие звуки потонули в реве толпы. Степанцов не сразу понял, что происходит. Он взглянул на Альберта. У доктора был остановившийся взгляд; он, не отрываясь, смотрел куда-то за спину Сергея. Официальный врач матча сложил большой и указательный пальцы в колечко — «окей!» — кивнул и почему-то ушел.
Степанцов почувствовал, как рефери хлопает его по плечу. Он через силу обернулся. Рефери указал ему на синий угол. Сергей перевел глаза ниже... На красном настиле ринга белело позорное пятно. Нерастраченная в бою ярость подступила к горлу. Степанцов дернул плечом, скидывая руку рефери. Он побежал вдоль канатов, отыскивая еще одно белое пятно. И он его увидел.
— Ублюдки! — орал Степанцов, переводя взгляд с Буцаева на Белова. — Довольны? Сговорились, да? А только — хрен вам! Я все равно не лег!
Насмешливая улыбка тронула губы Буцаева. Тонкие черные усики дрогнули и, как часовые стрелки, показали без десяти два. Роман Остапович поднялся.
Он был доволен исходом поединка, но все же — не до конца. Догадайся старик выбросить полотенце чуть пораньше... Тогда Храбинович подавился бы своей овсянкой. Подавился, но деньги все равно бы выплатил.
А теперь... Никому не позволено обманывать Буцаева! Он обещал, и он приведет свою угрозу в исполнение. Красавец взял помятую шляпу (воспоминание о ее бесславной гибели болью отозвалось в его сердце) и пошел по проходу. Ему еще надо было найти Tory, Хасана и Реваза. Придется поговорить кое с кем в раздевалке и пригласить прокатиться за город. То есть — в пустыню.
Белов и Лайза с растерянным видом смотрели на боксера.
— Саша, почему он ругается на тебя? — спросила Лайза. —Ты разве в чем-то перед ним виноват?
Белов не знал, что ей ответить. Это был один из тех редких случаев, когда он не мог найти подходящие слова. Что-то здесь не срастается... Боксер обращался явно к нему, но что он говорил — нельзя было понять за ревом трибун...
— Удачного боя, брат! — передразнил Белова Степанцов, напомнив фразу, услышанную от Белова в Москве. — Надеюсь, для тебя он был удачным?
Брат... — процедил он сквозь зубы и сплюнул.
Подошедший Савин пробовал его успокоить, но Сергей его оттолкнул.
— Сними с меня перчатки и больше не трогай!
— Сережа, — пробовал объясниться тренер. — Ты... многого не знаешь...
— Я знаю только то, что вижу, — отрезал Степан-цов. — И подними, наконец, это дурацкое полотенце!
Савин помог ему снять перчатки. Сергей подошел и обнял нетвердо стоявшего на ногах Хьюитта. Честь и достоинство — прежде всего. Они должны показать публике, что отношения на ринге и за его пределами — совершенно разные вещи. Между ними нет никакой вражды. Просто бокс.
— Техническим нокаутом... победу одержал... Норман Хьюитт!--объявил ведущий.
Рефери поднял вверх руку чернокожего бойца. Хьюитт выглядел ошарашенным; казалось, он до сих пор не понял, что произошло. Альберт взял халат и набросил на плечи Степанцову. Тот пролез под канатами и, не оглядываясь, пошел в раздевалку. За спиной остался красный настил ринга. На него не стыдно было пролить свою кровь; красное на красном почти незаметно. Но белое на красном, это...
Сергей старался ни о чем не думать, но одна мысль неотступно преследовала его. «Да лучше бы я там умер. А так... Позор!» Он шел и не смотрел себе под ноги ему казалось, что всюду на полу разбросаны белые полотенца.
XIV
Хасан все пять раундов и четыре перерыва был занят пристальным созерцанием ножек одной блондинки, сидевшей неподалеку. Посмотреть и впрямь было на что. Гладкие, блестящие и упругие, как кегли, ножки были несказанно хороши. Ну а длина платья была подобрана таким образом, что оно, скорее, не скрывало, а напротив — открывало прелести хозяйки, выставляя их для всеобщего обозрения.
Видимо, той частью мозга, которая не была поражена перекисью водорода, блондинка подозревала, что ее ногам придется вступить в трудный бой с боксерским матчем, и решила подстраховаться. Время от времени она перекладывала ноги; одну на другую, потом обратно. Этого оказалось достаточно, чтобы все мужчины, сидевшие на ее ряду и четырьмя рядами ниже, как по команде, оборачивались и внимательно следили за рокировкой, стараясь не упустить ни одной детали.
— Эй! — Гога толкнул Хасана в бок, — Смотри! Босс!
Что до Хасана, то он был парализован, поэтому не сразу отреагировал на возглас Гоги. Пришлось подкрепить слова побудительным толчком.
— Эй! Смотри! Босс! Он нас ждет!
— Иду, иду, — отозвался Хасан, не сводя глаз с блондинки.
Она собиралась вставать, и Хасан боялся пропустить самое интересное. Восемь раз подряд он сумел разглядеть белое кружевное белье, сквозь которое просвечивал темно-рыжий стриженый кустик, и теперь замирал в ожидании чуда: а ну, как на девятый оно окажется голубым, или розовым, или черным? Сам он больше всего любил леопардовую расцветку, но на такую щедрую милость судьбы не приходилось даже надеяться.
— Послушай, с ним что-то не то! — сказал Гога.
. — А-а-а! — отмахнулся Хасан.
— Он без шляпы, — сказал Гога.
— Вах! — Хасан моментально вскочил, забыв о блондинке; ее белье и нежном кустике. — Чего же ты сидишь, ишак? Пошли скорее!
Расталкивая зрителей, они бросились вниз по проходу
Когда они подбежали к Буцаеву, рядом с ним уже стоял «серый кардинал» — Реваз.
— Я хочу забрать его прямо из раздевалки, — втолковывал ему Роман Остапович.