Бригада: Металл и воля
Шрифт:
Похоже, миротворец, окончательно сдвинулся по фазе. Видишь ли, жалеть нужно выродков? А кто пожалеет взорванных мирных людей, детишек-сирот? Нет, толстовская философия не для Белого. Данный самому себе обет — стрелять только при самозащите, придётся временно забыть. Кстати, так посоветовал Кос при последнем появлении с того света.
Потакать доморощенному философу — еще больше туманить ему и без того затуманенную башку.
— Грешников жалеют по разному. Одних — словом, других — дубьём. Предпочитаю силовую жалость. Она надёжней, быстрей
Федя возражать не решился, ограничился горестным вздохом. Сидящий рядом с ним Злой восторженно зааплодировал. Наконец-то, Серый взялся за ум, перестал балансировать между милосердием и возмездием. Врагов лечить можно только силой, лучше вообще ликвидировать.
Ватсон никак не отреагировал на философский спор — он был занят делом: обрабатывал рану на голове ещё одного заключённого.
Всё же охранник смилостивился. Открыл решётку и спустил в яму верёвку. Белов привязал ее к дужке ведра.
— Вира помалу! Не расплёскивай драгоценную, чёрт бы её драл в аду, жижу. Вонючее дерьмо пригодится тебе на ужин.
В ответ ни такого же оскорбления, ни пули. Наоборот, верёвка возвратилась не со ржавым вонючим ведром — с оцинкованным баком для кипячения белья с крышкой и двумя короткими дощечками. Вот наглядный пример правильности силовой жалости, торжествовал Белов, подталкивая оппонента, свихнувшегося на милосердии. Во время и в нужном месте стукнуть по башке любого грешника — мигом превратится в праведника.
Он не знал, что ушедшего на ужин обозлённого Аргуса подменил Джамаль. Рискуя жизнью, он и спустил узникам более вместительную и удобную посудину. Казалось бы, мелочь, не заслуживающая особого внимания, но Белов убеждён, что любая мелочь в характере бандита или убийцы свидетельствует о том, что тот не потерял человеческий облик.
Судя по перебранке наверху, ваххабиты что-то не поделили. Витёк, уже побывавший в чеченском застенке, и нахватавший там верхушек знания языка, шёпотом переводил. Оскорблённый Беловым боевик после сытного ужина не подобрел, скорее, наоборот, сделался более злым.
Он бранил своего сменщика за доброту к гяурам, неверным собакам. Жаль, Омар запретил резать их, пытать раскалённым железом. Он бы с удовольствием слушал их жалкие стоны. Добрый чеченец возражал: командир знает, что делает, он считает заложников ценными людьми, а ценных нужно беречь.
Саша слушал вольный перевод Витька и мучительно пытался вспомнить, где он мог слышать этот голос. Не скрипучий и злой, как у Аргуса, а гортанный, с оттенками доброты. Будто его обладатель стесняется своей сентиментальности, но преодолеть её не в состоянии.
У Тариэля, Алмаза, Асланбека и их шестёрок были другие голоса — жадные, повелевающие или — сладкие, подхалимистые… В Первомайском посёлке? Нет, там звучали совсем другие оттенки —жёсткие, не знающие жалости… Ага, вот, где он слышал этот голос! Вертолёт, опаздывающий пассажир, тихое предупреждение о грозящей опасности… Джамаль!
Надуманная философия
Ночь прошла спокойно. Федя спал, как спят праведники, кажется, и во сне он молился. Витёк беспокойно ворочался, то и дело ощупывая пояс, за которым не было любимого ножа. Ватсон так храпел, что, казалось, решётка, закрывающая вход в яму, шевелилась. А вот Белов так и не сомкнул глаз — продумывал варианты побега. Под утро убедился, что без помощи Джамаля не обойтись, побег должен подготовить именно он, узники бессильны… И — задремал.
Подняли их в шесть утра. Дескать, хватит бока отлёживать, не в санатории находятся — в зиндане. То ест, в тюрьме. Ватсона увели к раненным, Федю и Витька — помогать женщинам: рубить дрова, таскать воду, готовить еду для джигитов. Работа — не трудная, но унизительная, пленных подгоняли либо бранью, либо ударами плётки. Будто рабочий скот.
В зиндане остался «ценный материал»: заложники, ожидающие либо выкупа, либо смерти.
— Мы с вами так и не познакомились, — Саша опустился на землю рядом с товарищем по несчастью. — Александр Николаевич Белов. Президент Фонда реконструкции… Слышали о такой компании?
— Слышал и не раз. Солидная фирма… Вот только с криминальным душком… Не обижайтесь, Александр Николаевич, сейчас весь российский бизнес так или иначе связан с преступностью. Вы не исключение… Простите, я не представился. Алексей Анатольевич Рыков. Председатель совета директоров Красносибирского алюминиевого комбината…
— …. и фактический его владелец, — с уважением завершил начатую фразу Белов. — Признаться, завидую — поднять такую громадину не каждому дано. После смены ориентации на рыночную и начала реформирования, насколько я наслышан, комбинат пришёл в упадок, почти умирал. Для того, чтобы возродить его нужен умный, понимающий и знающий все тонкости производства, человек… По себе знаю, — нескромно признался он. — В своё время я немало дров наломал, то падал в долговую яму, то упрямо выбирался из неё. По сей день барахтаюсь… Как же вы умудрились оказаться в этой яме? Конфликт с сепаратистами исключается, для этого не существует причин. Разные сферы деятельности, разные интересы… Чеченцы — обычные марионетки, главное, узнать, кто кукловод?
Два предпринимателя разговаривали спокойно и вежливо, будто находились не в зиндане — в одном из своих кабинетов, или в Клубе для избранных. Рыков задумчиво протирал очки, Белов покусывал сухую ветку.
— Нечто подобное и мне приходило в голову, — признался Алексей Анатольевич. — Незадолго до похищения у меня состоялась непонятная беседа с помощником представителя Президента. Он выдвинул абсурдное требование — отойти мне от дел. Дескать, этот благородный поступок оздоровит напряжённую обстановку в комбинате. Мне пришлось обратиться к его начальнику…