Бригантины поднимают паруса

Никитин Юрий Александрович

– Здесь улицы поливают трижды в сутки, – буркнула она. – И ты это знаешь.

– Откуда? – возразил я. – Ученые такие невнимательные… и рассеянные.

– Правда?

Я сказал, оправдываясь:

– А кто из мужчин не заметит твои вторичные признаки? Даже женщины зыркают и отвлекаются.

Она вела автомобиль быстро и сосредоточенно, устремив взгляд на дорогу впереди и ни на миг не отводя в сторону.

Я открыл бардачок, Эсфирь с неодобрением взглянула, как я сунул туда пистолет.

– Пусть полежит. Надеюсь, не

продашь, пока меня не будет.

Она ответила резко:

– Я пойду с тобой!

– Нет, – отрезал я. – Нет. Такие вопросы решаются наедине. Без свидетелей, тем более без болтливых женщин.

– Я не болтливая.

– Женщины все болтливые, – сообщил я ей новость. – Или они не женщины. Думаю, и Хиггинс удалит всех посторонних с места нашего разговора.

Она покривилась, но хотя женщины рационально мыслить не умеют, однако в разведке их приучают хотя бы поступать рационально, потому посопела, поворчала про себя и сказала с неохотой:

– Как знаешь.

– Спасибо.

– Но я уверена, что смогла бы подыграть.

– Дорогая, – ответил я ласково, – когда речь идет насчет атомных зарядов, женские чары не срабатывают.

– При чем тут чары, – возразила она, но уже без напора, просто потому, что возразить хочется, на самом деле действительно привыкла полагаться на свое обаяние, – я же не новичок в разведке!

– Ага, проболталась!

– Ничуть, ты все не так понимаешь. Просто знаю, когда что сказать.

– Это если допустят до разговора взрослых мальчиков, – уточнил я. – Но, скорее всего, увидев еще и женщину, никто со мной говорить не захочет. Женщина на корабле – плохая примета.

– Какой-такой корабль?

– Мы все на корабле, – напомнил я. – Космическом, по имени Земля.

Она дернула плечом.

– Ладно. Посмотрим, насколько ты хорош как переговорщик.

– Ты лучше, – согласился я и добавил со смиренным укором, – вон даже меня уболтала и в грех ввела…

– Чего-чего?

– Стыдно вспомнить, что ты со мной делала, утоляя свою разнузданную похоть.

– Свою? А не твою?

– Я ничего не гарантирую, – напомнил я. – Просто нужно пробовать сперва такие варианты, как поговорить, попросить закурить, спросить, как пройти в библиотеку. Если не получится, тогда уже кувалдой в лоб… Но я, как человек очень глубоко в душе мирный, убежден, что в высокодуховном мире можно и без стрельбы.

Она спросила язвительно:

– Как? Ледорубом по башке?.. А если получится криво, то додушить?

– Все думаешь о своих удовольствиях, – укорил я. – Но большевики не ищут легких путей.

– Это я заметила, – ответила она. – Один только тот боевик чего стоит, которого ты зачем-то отпустил…

– Это Дуглас? – переспросил я. – Да просто пожалел.

Она воззрилась на меня в великом изумлении.

– Ты?.. Да ты самый черствый и жестокий человек на свете! У тебя вовсе нет сердца!

– А что у меня качает кровь? – спросил я. –

Дуглас вообще-то был хорош и предельно честен, но его пару раз подставили сослуживцы, а начальство предпочло встать на сторону коррумпированного большинства вместо того, чтобы защитить своего преданного бойца. Думаю, в руководстве были мерзавцы, что промышляли контрабандой в крупных масштабах.

– Сочувствую, – буркнула она. – Но я бы боролась.

– Он тоже боролся, – ответил я. – Пока не упекли за решетку по сфабрикованному обвинению. Тогда озлился окончательно. Навыки спецназовца помогли выжить в тюрьме первый год, а потом они же дали возможность организовать бунт и под его прикрытием бежать… И с тех пор он один из самых опасных наемников.

– М-да, – пробормотала она задумчиво, – если встретимся, я его, конечно, убью, но… с сочувствием.

– Вот почему женщин нет в стратегах, – заметил я.

– А что не так?

– Дугласа можно использовать, – пояснил я. – Да, как наемника, но для благих целей. Где самим нельзя засветиться… или испачкать имя. А потом со временем поднести эти дела как сделанные во имя родины… придумаем, какой, и он получит не только прощение и реабилитацию, но и пару наград. Что обелит его перед семьей.

– У него есть семья?

– Жена уже бросила, – сказал я, – нормальная женщина, как и все вы, предательницы. Но двое детей вряд ли папу забыли. У них сердечки еще чистые, честные, добру открытые… И будут горды, если окажется, что папа не преступник, это было только прикрытие для его опасных операций.

Она буркнула:

– Подумаешь, стратег. Слишком далеко заглядываешь. А тут завтрашний день может все изменить… Вон тот дом и есть вилла Хиггинса?

– Я думал, Моссад в курсе.

– Мы знаем его квартиру в городе, – отрезала она сердито.

– Думаю, – сказал я, – сюда он не только баб возит.

– Похож?

Она помолчала, всматриваясь в одинокий дом в конце дороги. Хотя дорога идет и дальше, но здание выглядит так, словно именно на нем заканчивается город, а дальше непонятный мир, который нужно обязательно освоить до последнего дюйма, прежде чем лезть на всякие там марсы и юпитеры.

– Что-то мне как-то не по себе, – призналась она. – Вроде бы идешь ты, не жалко, и так достал, но все равно, вдруг дело пострадает?

– Жалостливая ты, – согласился я. – Даже добрая. Твои близко?

Она покачала головой.

– К сожалению, сейчас как раз далеко. В смысле, помочь не смогут.

– Вот и хорошо, – ответил я. – Значит, действуем одни. Жди здесь, я отлучусь минут на девять. Может быть, даже на десять, но, полагаю, все-таки уложусь в девять.

Она молча смотрела, как я вытащил смартфон и вожу пальцем по тачскрину, спросила наконец с надеждой в голосе:

– Приведешь помощь?

– Увы, – ответил я, – это ты с отрядом, а я один, как Карузо. Но помощь приведу. Одно только тревожит…