Бриллиант
Шрифт:
Хотя на конверте не было никаких штампов и марок, почерк, безусловно, был мне знаком. Я медленно перевернула письмо и уставилась на черный парафиновый штемпель, которым было запечатано письмо… В самом его центре красовалось заглавное витиеватое «Т». Снаружи неожиданно сгустились сумерки, ветер принялся тяжело и порывисто дуть так, что задрожали стекла, а длинные стебли плюща стали резко биться в стекло. Мое сердце забилось в такт, словно аккомпанируя, поскольку я осознала, что мама или Нэнси могли в любой момент войти и застукать меня на месте преступления.
Но все сомнения были отвергнуты, когда я взглянула на нож для пирога. На моих губах появилась хитрая улыбка. Несколькими мгновениями позднее, на то мне потребовалось немного сконцентрироваться, легкий вдох, осторожный толчок…
Моя дорогая Ада,
прости за мое молчание в течение последних месяцев, но, я надеюсь, это письмо благополучно дойдет до тебя и сейчас, когда ты и Алиса читаете это письмо, вы обе в порядке и хорошо себя чувствуете.
Здесь, в Нью-Йорке, я встретил столько много наших последователей, что теперь я абсолютно уверен, что наши планы могут — так и будет — полностью осуществиться здесь. Мои небольшие гипнотические эксперименты уже привлекли некоторый интерес, а с тем новым опытом, который мы получили в Виндзоре, мы, несомненно, добьемся признания.
Я встретился с неким мистером Греелеем, издателем «Нью-Йорк трибьюн», человеком, наиболее сочувствующим нашему делу, и он в свою очередь представил меня одной из знаменитых сестер Фокс, которые выступают публично, собирая огромные толпы во время сложнейших сеансов — с перемещениями объектов, появлениями духов и поднятием столов. Ты можешь справедливо предположить, что жители этого города куда более открыты и восприимчивы к нашей науке, чем когда-либо это станет возможным в набожной, ограниченной Англии… А массовое скопление энергии таких больших, благодарных толп просто ошеломляет. Несомненно, вы можете — вы должны — приобщиться к источнику этой живой энергии!
Я полагаю, что теперь Алиса полностью оправилась, и, когда придет время, она перестанет сопротивляться своей судьбе, которая, я уверен, должна осуществиться здесь, в Америке.
Однако все эти вопросы мы сможем окончательно обсудить по моему возвращению — когда другой, более срочный из моих планов также осуществится, поскольку я могу подтвердить, что цель этой поездки более чем оправдалась. Я встретился со своим компаньоном, и теперь «объект» полностью в моей власти. И потому скоро я смогу вернуться.
Но сначала я принял меры, чтобы заранее отправить подарок. Он должен быть вам доставлен в тот же самый день, что и это письмо, поскольку оба дела я поручил своему дворецкому, который сегодня прибыл в Англию.
А пока делай только то, что я сказал тебе. Имей терпение, верь и знай, что я храню все самые лучшие воспоминания.
Он оказался верен своим обещаниям. Намного позднее в тот же день прибыл подарок, доставленный на заднем сиденье старой дребезжащей телеги, который внесли, приложив огромные усилия, два грубых мужчины, они громко ругались на тяжесть большой деревянной корзины.
Пораженная ее размерами и пребывая в раздумьях, куда лучше ее поставить, мама направила ворчащих мужчин в темную прихожую, куда они и поставили коробку. Мамино нетерпение было очень заразительно.
Если бы подарок прислал кто-то другой и я не была бы так расстроена по поводу того, что написал в своем письме его отправитель, тогда, возможно, я бы разделила ее волнение.
Когда мама возвратилась, я уже успела запечатать конверт. Нагрев на огне лезвие столь пригодившегося мне ножа, я соединила им практически неповрежденный воск. Невозможно было догадаться, что конверт уже вскрывали. И теперь я нервно орудовала кочергой, шубурша в огне и притворяясь, что поглощена своим делом, однако уголком глаза наблюдала, как мама направляется к столу.
Чувствуя, как мои щеки пылают от огня, больно закусив губу, я молилась о том, чтобы она ничего не заметила… хотя беспокоиться было не о чем, так как я видела, что она поспешно
— Что сегодня интересного, мама? — спросила я, изображая невинность, моя рука усердно продолжала ворочать искрящиеся угли, настолько опасно приблизившиеся к моей юбке, что она могла вспыхнуть.
Некоторое время мама молчала. Она стояла неподвижно, повернувшись ко мне спиной, и смотрела на голый зимний сад, и, пока она выжидала момент, собираясь с мыслями, прежде чем повернуться, я услышала ее глубокий вдох. Фальшиво улыбаясь, мама громко объявила:
— Только что я получила известие от мистера Тилсбери. Он совершил удачную поездку в Америку и собирается вернуться в Англию так скоро, насколько это возможно.
— Это все? — спросила я как можно более безразличным тоном.
— Да, он упоминает подарок, который должны доставить сегодня, — и затем с дрожащей улыбкой она добавила: — Интересно, что это?
Никаких упоминаний о скором переезде в Нью-Йорк, чтобы добиться там известности и благополучия. И поскольку я не могла сознаться в обмане, мне пришлось промолчать. Я увидела, как мама достала ключ из своего кармана и, открыв один из ящиков бюро, спрятала в него письмо. Я почувствовала, что мое сердце упало при мысли о том, какие еще секреты она могла скрывать там.
У меня на сердце лежал камень.
Теперь та же самая кочерга оказалась в маминой руке. Мама ловко орудовала ею между прутьями большой деревянной корзины, стремясь разломать ее жесткие скрипучие бока, и наконец с успехом преодолела тонкое препятствие. Пыльная соломенная упаковка упала на пол, и среди этого мусора оказался предмет, завернутый в черную бархатную ткань и обвязанный толстым шнуром того же цвета.
Как только шнур был развязан, мама опустила ткань, медленно и аккуратно распаковывая подарок. Вспыхивая мягкими огоньками белого, золотого и синего, купаясь в бледно-желтом свете недавно зажженных уличных ламп, перед нами стояла прекрасная серебряная статуя высотой в целых восемнадцать дюймов. Она напоминала какую-то экзотическую богиню, руки и ноги которой обвивали змеи, корчившиеся на высокой выпирающей груди. Одна нога богини прижималась к согнутому колену другой, которая, в свою очередь, балансировала на большой куполообразной опоре, усыпанной листьями и цветами.
Руки богини образовывали круг и соединялись. Они были украшены браслетами и изогнуты в соблазнительный жест, пальцы одной указывали на землю, а пальцы другой — на гордый, выступающий подбородок. Над ее головой красовалась высокая и сложная двухъярусная корона — или, может быть, это был шлем воина? А в ее центре над широким строгим лбом, мрачно блестя, находился красный рубин. К длинной шее тонкой черной шелковой лентой была привязана маленькая белая карточка.
Мамины пальцы казались неуклюжими и неповоротливыми, пока она медленно развязывала второй, намного меньший и более тугой узел. Наконец она поднесла записку близко к окну, чтобы ее прочитать, и я не знаю почему, но написанные там слова наполнили меня таким ужасом, что мне показалось, будто кто-то схватил меня за сердце ледяной рукой.
Это мой тебе подарок. Парвати, индусская богиня, мать всего Мира, покровительница тайн, богатства и надежд будущего, секретов освобождения и брачной гармонии.
— Она такая большая, — вздохнула мама, поглаживая мерцающий белый металл. — Очень необычный подарок… должно быть, он привез ее из Индии.
Мама отошла назад, чтобы насладиться зрелищем, и ее щеки вспыхнули от удовольствия.
— Она прекрасна, — ответила я как можно более спокойно, — но вид у нее довольно жестокий, тебе не кажется?
Медленно обходя вокруг стола, я рассматривала эту Парвати со всех ракурсов.
— Довольно странный подарок, — размышляла я, — богиня «освобождения и брачной гармонии».
Но, по правде говоря, значение тех загадочных слов было понятно всем женщинам Уиллоуби. Я полагаю, что это означало как раз то, что Тилсбери намеревался сделать. Эта Парвати могла символизировать только его намерения, и я должна была признать тот факт, что рано или поздно он вернется в наш дом и женится на маме.