Бриллианты имперской короны
Шрифт:
– Благодарю. И еще раз спасибо за теплую записку по поводу смерти моего отца.
– Кстати, как он?
Информационные шары начинали один за другим тесниться над головой Николь. Этьен извинился, обнюхал уши и удалился. Николь взяла Мейстрала под руку. Ее близость навевала старые интимные воспоминания, рождала новые надежды. Рука об руку они прогуливались вдоль зала. По меньшей мере пятьдесят мужчин покраснели и мысленно расправились с Мейстралом на месте.
– По-моему, Этьен был обеспокоен тем, что я ничего не знал о его дуэли.
– Его рейтинг понизился,
– Он сказал мне, что у него сапог соскользнул.
– Возможно. Есть надежда, что это излечит его от воинственных амбиций. Дуэль входит в привычку, хотя, по счастью, самоубийство - нет.
Даже Хосейли, возродившие среди человечества моду на дуэли и самоубийства, испытывали смешанные чувства по отношению к этой части Высокого Обычая. У Хосейли есть поговорка: "Каждый дурак может умереть на дуэли". (У них есть аналогичная поговорка и по поводу самоубийства). Тон, которым Николь давала свои комментарии (хотя она говорила на стандартном человеческом языке, где нет таких контекстных тонкостей, как в Классическом Хосейли), каким-то образом сумел передать сущность выражений Хосейли, при этом ничего не говоря прямо.
Нюансы, нюансы. Поговаривали, что информационные шары их просто обожают.
– А как Роман? Хорошо?
Мейстрал улыбнулся:
– Роман остается Романом. Ему будет приятно, что ты осведомилась о нем, но он не подаст вида.
Беседуя, они наблюдали друг за другом, слушали, прикасались. Мысленно они исследовали возможности. Каждый искал выводов и решений.
– Значит, он не изменился. А ты?
Мейстрал вскинул голову, обдумывая вопрос:
– Тоже нет, я полагаю.
– Ты слишком молод для хандры. Это больше мой стиль.
– А это прозвучало как хандра? Я, признаться, хотел, чтобы было похоже на милую скромность.
– Ты не скромный человек, Дрейк. И не приписывай себе добродетелей, которыми не обладаешь.
– Это было сказано небрежно, но с капелькой яда. За четыре года она не изменилась.
– Ну, должен же я приписать себе хоть что-то, - отозвался Мейстрал. А то у меня их совсем не будет.
Николь положила свободную руку ему на локоть:
– Вот это уже больше похоже на того Дрейка Мейстрала, которого я помню.
То, что она положила вторую руку ему на локоть, было внешним проявлением глубинного процесса. Николь приняла в отношении Мейстрала то же решение, к какому он сам пришел несколько минут назад. А то, что он принял подобное решение так скоро, возможно, было невежливо, и, конечно, означало многое.
Николь посмотрела на группу Хосейли, стоявших неподалеку:
– Эти имперцы что, воротят от нас нос? Они стоят лицом к стене.
– Это барон Синн и его друзья. Он всегда строил какие-то заговоры с моим отцом. Подозреваю, что он шпион. Наверное, жалеет, что вообще явился сюда, если учитывать, какое внимание этому мероприятию уделяет пресса.
– А за чем здесь шпионить? Провинциальная планета, достаточно далеко от границы, чтобы не представлять особой ценности для военных целей.
– Ну, надо же ему как-то отрабатывать свое жалование.
Со стороны антигравитационного оркестра, подвешенного рядом с куполообразным потолком, зазвучали трубы. Публика стала разбиваться на пары и выстраиваться в ряды.
– А, - сказал Мейстрал, - "Паломничество к Коричному Храму". Разрешите вас пригласить?
– Буду счастлива, сэр.
Изначально "Паломничество" было бойким танцем, именуемым "Пойти на рынок", но за восемь лет до описываемых событий, в период правления престарелого, страдавшего артритом Императора, темп танца был замедлен, и ему было дано более достойное название. Как выяснилось, изменения дали танцу неожиданные преимущества. Поскольку танцоры часто меняли партнеров, более медленный темп давал возможность стоявшим в ряду обнюхивать уши, знакомиться и обмениваться остротами, а если острот не хватало, можно было повторять одну и ту же, не боясь показаться занудой. Таким образом, "Коричный Храм" был идеальным танцем для знакомств.
Зов труб повторился, и танец начался. Мейстрал приблизился к партнерше и втянул ноздрями воздух.
– Придешь ко мне завтра?
– спросила Николь.
– Буду счастлив, - ответил Мейстрал. Она с достоинством обходила его кругом, согнув одну руку и изображая, что держит воображаемую корзину.
– Можешь прийти в шестнадцать? В восемнадцать я должна присутствовать на воплощении Элвиса, ты мог бы меня сопровождать.
Мейстрал сделал прыжок:
– Тогда я оденусь официально.
– Бог его знает, что из этого выйдет, - вздохнула Николь.
– Он, наверное, не сможет даже как следует исполнить "Отель, где разбиваются сердца".
Мейстрал оказался лицом к лицу с танцевавшим справа от него мужчиной и представился. Танцоры продолжали беседовать.
– Мне это не нравится, Пьетро. То, что здесь находится барон Синн.
Пьетро был нескладным молодым человеком среднего роста. Его партнерша была на несколько лет старше, с темными, коротко остриженными волосами. Вид у нее был надменный. Пьетро был выше ее, но это преимущество в росте достигалось только за счет его высоких каблуков.
– Мне это тоже не нравится, мисс Йенсен, - отозвался Пьетро.
– Может, он собирается вмешаться в аукцион.
– Черт бы его побрал. Мы не сможем перебить его ставки. Если бы только Тарталья был здесь! Я послала ему записку, но пока не получила ответа.
– О-оп. Извините.
– Тебе не следовало бы танцевать на каблуках, разве что... Ох, дьявол. Потом, Пьетро.
– Барон, на два слова.
– Синн был Хосейли; высокий, с длинным лицом и эбеново-черной кожей под темным мехом. Обратившаяся к нему была человеком - светловолосой женщиной невысокого роста, с ярко-голубыми глазами, сверкавшими, как алмазная пыль. Ей было за пятьдесят, но выглядела она на десять лет моложе.