Брисингр
Шрифт:
— Да, — прошептала она, — ты прав. Некоторыми своими бедами ни с кем делиться не нужно.
— Ладно, не принимай этот разговор слишком близко к сердцу. — Роран снова притянул к себе свою молодую жену и стал нежно ее баюкать в объятиях. Сейчас он искренне сожалел о том, что Эрагону «посчастливилось» найти в горах Спайна яйцо Сапфиры. Через некоторое время, когда Катрина обмякла в его объятиях и, похоже, даже задремала, да и его тоже покинуло былое напряжение, он наклонился и поцеловал ее в изгиб шеи. — Поцелуй меня покрепче, и давай ляжем. Мне бы надо выспаться. Все-таки я здорово устал за эти дни.
Катрина рассмеялась и крепко поцеловала его, и они снова улеглись в постель. Снаружи, за стенами палатки, стояла тишина, было слышно лишь, как непрерывно журчит вода в реке Джиет, проникая даже в сны Рорана, и ему начинало казаться, что он стоит на носу корабля рядом с Катриной, смотрит в разинутую пасть огромного водоворота Кабанье Око и думает: «Разве можно это преодолеть?»
34. Глумра
В нескольких сотнях футов под Тронжхаймом в сплошном каменном массиве была огромная пещера длиной в тысячи футов, с неподвижным бездонным озером у одной стены и мраморным берегом у другой. Коричневые и желтые сталактиты спускались с потолка пещеры, а с пола ее поднимались столь же высокие сталагмиты, и в некоторых местах эти известковые столбы соединялись, образуя настоящие колонны, которые в обхвате были толще самых старых деревьев в лесу Дю Вельденварден. Между этими известковыми колоннами виднелись островки компоста, усеянного грибами, и низенькие каменные хижины. Всего хижин было двадцать три. И возле каждой двери горел беспламенный светильник. Зато вне этого небольшого светового круга повсюду здесь царил полный мрак.
Эрагон сидел в одной из этих хижин, устроившись в слишком низеньком для него креслице возле столь же низенького стола. В хижине хорошо пахло — мягким козьим сыром, жареными грибами, дрожжами, тушеным мясом, яичницей из голубиных яиц и угольной пылью. Напротив Эрагона сидела Глумра из рода Морд, мать Квистора, убитого гнома-охранника. Время от времени Глумра начинала выть и рыдать в голос, прядями вырывая себе волосы и колотя себя в грудь кулаком. По щекам ее безостановочно катились слезы.
В хижине их было только двое. Четверо охранников Эрагона — их команду пополнил Тхранд, воин из свиты Орика, — ждали снаружи вместе с Хундфастом, переводчиком, которого Эрагон тоже попросил выйти, как только выяснил, что Глумра владеет языком людей.
После покушения Эрагон мысленно связался с Ориком, и тот настоятельно порекомендовал ему побыстрее добраться до центральных помещений клана Ингеитум, где он наверняка будет в безопасности. Эрагон послушался и сделал, как он сказал, а Орик тем временем добился перерыва в заседании Совета Вождей до следующего утра на том основании, что в клане Ингеитум возникла чрезвычайная ситуация, требующая его немедленного вмешательства. Затем он лично отправился на то место, где произошло покушение на Эрагона, вместе с самыми опытными своими воинами и заклинателями; они тщательно все там изучили и обследовали место засады с помощью как магических, так и обычных средств. Окончательно уверившись, что они выяснили все, что можно выяснить, Орик спешно вернулся в свои покои и заявил Эрагону:
— Нам нужно успеть очень многое сделать, но времени для этого, к сожалению, очень мало. Прежде чем завтра возобновится заседание вождей, мы должны попытаться точно определить, кто организовал это нападение. Если нам это удастся, тогда на руках у нас будут крупные козыри против наших противников, и мы непременно ими воспользуемся. Если же нет, тогда нам снова придется тыркаться в темноте, не имея понятия о том, кто наши враги. Можно, конечно, никому не сообщать о нападении и держать все это в секрете до самого заседания. Но не дольше. Многие кнурлан, уверен, слышали отзвуки этой схватки, ведь в туннелях гулкое эхо, так что они уже рыскают там, пытаясь выяснить, что же произошло. Они наверняка опасаются, что где-то случился обвал или еще что-то, способное нанести ущерб всему городу. — Орик топнул ногой и разразился проклятьями в адрес родителей этих убийц в черном, а потом, подбоченившись, заявил: — Война между кланами давно уже висела в воздухе, но теперь она уже и вовсе на пороге, уже в дверь стучится. Так что надо действовать очень быстро, если мы хотим ее предотвратить. Война — это поистине ужасно! Нет, нам надо непременно найти зачинщиков и допросить их! И если потребуется, пустить в ход любые угрозы, подкуп и даже кражу Документов! Причем желательно еще до наступления утра.
— А мне что делать? — спросил Эрагон.
— А тебе надо оставаться здесь, пока мы не узнаем точно, не замышляет ли Аз Свельдн рак Ангуин или какой-нибудь другой враждебный нам клан новое нападение. Что, если уже собрана очередная группа убийц, готовых тебя прикончить? И вот еще что важно: пока никто толком не знает, жив ты, убит или ранен, наши враги будут пребывать в неуверенности, не зная, насколько прочен камень у них под ногами. Сперва Эрагон согласился с предложением Орика, но, понаблюдав за тем, как тот суетится, отдавая всевозможные бесполезные распоряжения, решил, что ему нужно вмешаться, и, поймав Орика за рукав, сказал ему:
— Если я буду тут сидеть и от нечего делать пялиться в стену, пока вы будете искать и ловить этих мерзавцев, я от нетерпения начну так скрежетать зубами, что, пожалуй, сотру себе зубы до десен. Должно же найтись хоть какое-нибудь дело и для меня! Ведь я тоже хочу в этом участвовать! И кстати, как насчет Квистора? Есть ли у него родственники в Тронжхайме? Им уже сообщили, что он погиб? Если нет, тогда именно я должен принести им эту скорбную весть, потому что погиб он, защищая меня.
Орик выяснил этот вопрос у стражников и узнал, что семья Квистора и впрямь проживает в Тронжхайме, точнее, под Тронжхаймом. Узнав об этом, Орик нахмурился, недовольно пробормотал что-то на языке гномов и пояснил Эрагону:
— Они — жители глубин. Кнурлан, которые отказались жить наверху. Здесь они появляются лишь изредка. Их тут много живет, под Тронжхаймом и под Фартхен Дуром, куда больше, чем в других местах, потому что тут они могут подняться наверх, но при этом не чувствовать, что оказались беззащитными, покинув свои туннели, ведь открытого пространства большинство из них вообще не переносит. А я и не знал, что Квистор тоже из их числа.
— Так ты не будешь против, если я навещу его родных? — спросил Эрагон. — У вас ведь есть лестницы, по которым можно спуститься в их туннели так, что об этом никто не узнает.
Орик с минуту обдумывал его предложение, потом кивнул:
— Ты прав. Путь туда достаточно безопасный, и никто не станет тебя искать среди обитателей этих глубин. Скорее они сами сюда заявятся. А уж если они тебя здесь обнаружат… В общем, иди. И не возвращайся, пока я не пришлю тебе гонца, даже если род Мордов откажется тебя принять и тебе придется до утра сидеть на каком-нибудь сталагмите. Только будь очень осторожен, Эрагон; обитатели глубин чужаков не любят; они вообще держатся сами по себе и чрезвычайно чувствительны в вопросах чести, о которой у них довольно странные представления. Да и обычаи у них тоже довольно странные. Так что следи за каждым своим шагом, словно ступаешь по тонкому льду, хорошо?
И вот, добавив к своей охране Тхранда с Хундфастом в качестве переводчика, засунув за пояс короткий меч, сработанный гномами, Эрагон отыскал лестницу, ведущую, казалось, в самые недра земли, и спустился по ней так глубоко, как никогда ранее ему не доводилось. Он сумел отыскать Глумру, сообщил ей о смерти Квистора, а теперь сидел и выслушивал ее горестные стенания, понимая лишь отдельные слова, которые она выкрикивала жутким, пронзительным голосом, обращаясь к своему погибшему сыну.
Искренне ей сочувствуя, но будучи не в силах ничем ей помочь, Эрагон отвернулся и стал изучать очаг, сложенный из зеленого мыльного камня и находившийся у противоположной стены и по углам украшенный несколько стер шейся резьбой в виде геометрических фигур. Затем он изучил коричневато-зеленый ковер, лежавший перед очагом, и стоявшую в углу маслобойку; потом переключил свое внимание на всевозможные припасы, подвешенные к потолочным балкам, и ткацкий станок с тяжелыми рамами, стоявший под круглым окном с сиреневыми стеклами.