Бродяга
Шрифт:
прожилки на потемневшей коже не оживляли картины. Он действительно был мертв и холоден.
– - Что же с ним такое стряслось?
– - Кто ж его знает, -- Юрий пожал плечами.
– - Мы уже и пункций не меньше десятка делали, и микроскопами наезжали... Нет там никого, понимаешь? Ни единой живой души.
– - Но ведь были!
– - Были. Еще позавчера. И сплыли. Его теперь хоть пополам распиливай. Внутренняя температура -- абсолютный нуль. И нет там больше никакой плазмы. Остыла. За одну-единственную ночь. И фон с микро до милирентгенов дошел.
– - А почему?
– -
– - Юрий подошел к столу, достал пару мензурок и большую бутыль с прозрачной жидкостью.
– - Спирт, -- объяснил он.
– - Примешь чуть-чуть?
Евгений Захарович покачал головой.
– - Ну, а я приму. Мне эти "мертвецы" вот уже где, -- Юрий чиркнул себя пальцем по горлу. Глаза его беспокойно бегали по лаборатории. Было видно, что ему и впрямь не по себе. Выпив из мензурки, он с шипом выдохнул из себя воздух, сумрачно крякнул.
– - Затеяли эксперимент, идеологи хреновы... Ты знаешь, сколько ему лет? То есть, это я об эксперименте?
– - Откуда ж мне знать!
– - Так вот, милый мой, ровнехонько сорок на днях исполнилось. Некоторым образом -- юбилей, а только результата по-прежнему нет.
– - Да? А какой он должен быть? Результат?..
– - голос у Евгения Захаровича сел.
– - Ха! Если б мы догадывались!
– - Юрий спрятал бутыль обратно в стол, пересел поближе.
– - Думается мне, Жень, что все для того и затевалось, чтобы подглядеть, чем оно там кончится. И чтобы, значит, самим потом не повторить... Только вот никто не подозревал, что зачать-то проще простого, а вот сговориться, контакт установить или попросту понаблюдать... У них ведь все там иное! Наука, языки, обмен информацией. И не просто быстрее, а разиков этак в семьсот-восемьсот. Уже подсчитано. Несостыковка, понимаешь? Так что наблюдаем одни лишь результаты. А они у нас, сам видишь, ка
кие.
– - Тогда стоило все это затевать? Такие затраты -- и ради чего?
– - Это, Жень, с какой стороны глядеть. Была, скажем, такая наука евгеника, -- запретили. Оно и понятно, -- интересы индивидуума -- это всего-навсего интересы одиночки. Ну, а если глобальнее за дело взяться? Не о почках с селезенками думать, не о клонировании биопротезов, а разом о миллионах живущих на земле? Улавливаешь, нет?.. Они ведь там тоже живут, головы ломают -- как и что. И ведать не ведают, что рядышком мы с фонендоскопом -- пыхтим и ждем, когда кто-нибудь сообразит каким же образом из всего этого выкручиваться.
– - Послушай, может, и генетику поэтому запретили?
– - Евгений Захарович снова поглядел на безжизненный шар.
– - Чтобы, значит, блюсти секретность и все такое.
– - Может, и так, -- голос Юрия снизился до шепота.
– - Только я, Жень, так думаю: Бога не переплюнешь. Как там ни суетись и ни дергайся. И на чужом горбу в рай тоже не въедешь.
– - Но ты говорил, один-единственный у вас что-то там получилось. Дескать, был какой-то контакт. Помнишь, года три или четыре назад?
Юрий скривился.
– - А что толку?.. В конце концов и тот шар спалили. Как сотни предыдущих. Термитная печь, вытяжной шкаф -- вот она здешняя перспектива! То есть, может, и вышло бы что путное, только не с нашими Гиншпугами. Пока расшифровывали сигнал, пока докладывали по инстанциям -- то да се, неделя прошла. В общем сдох шарик. Устал ждать. А тот сигнал, очень даже возможно, был их последним SOS. Дали по вселенной радиопосылом и сгорели.
– - Грустно...
– - Еще бы!
– - А что теперь с этим будет?
– - Евгений Захарович кивнул на висящего в гравиполе "мертвеца".
– - А что с ним может быть? Приедет комиссия волкодавов -- обнюхают, сфотографируют со всех сторон и спишут за ненадобностью, -- Юрий похлопал ладонью по лежащим на столе папкам.
– - Будет желание, загляни как-нибудь сюда. Вот где пик шизофрении! Железобетонный цикл без единого пробоя: стадия первая -- зачатие, стадия вторая -- выявление разума, стадия третья -- крах.
– - Таких папок и у нас хватает. Нашел чем хвастать...
– - Евгений Захарович вскользь глянул на часы, нехотя поднялся.
– - Ладно, не буду тебя засвечивать. Пойду.
Уже на выходе, он оглянулся на Юрия, тихо поинтересовался:
– - Послушай, а может, и мы для кого-нибудь -- то же самое? В смысле, значит, так же вот висим...
– - Он многозначительно шевельнул бровями.
– - То есть, как это?
– - Юрий вскинул на него испуганные глаза.
– - Ты хочешь сказать...
– - Да нет, просто взбрело вдруг в голову.
– - Ну, в общем-то... Так сказать, в качестве гипотезы допустить можно.
– - Ты эту идейку начальству подбрось.
– - Что ты! Они же с ума спрыгнут, на стены полезут! А меня, как провокатора, в коробок сунут. Разве ж им можно о таком!
– - Ну тогда бывай, секретчик, -- Евгений Захарович устало помахал рукой и поспешил выйти.
###Глава 7
Место это было примечено им давно. Зеленый скверик для детей и старушек в окружении глухого генеральского квартала. Кряжистые старинные шестиэтажки надежно укрывали крохотный оазис от уличного грохота, от дыма, от людской толчеи.
Он сидел на скамье, расслабленно вытянув ноги, лениво ворочая тяжелыми белками глаз, чувствуя невероятную усталость во всех членах. Неподалеку от него, на такой же скамейке, сидели молоденькие девицы. Время в их песчаных часах текло еще медленнее, а потому девицы лениво тянули из полиэтиленового кулька пиво. Впрочем, может быть, это был квас, но Евгений Захарович все же склонялся к тому, что в кульке шипело и пенилось пиво. Скверик ему определенно нравился. В подобных местах -- в детстве он взрывал бомбы и с проволочных самодельных установок запускал ракеты
. Топливо изготавливалось из обыкновенных газет, пропитанных раствором селитры. Насыщенный раствор, вымачивание, а после просушка полосами на кухонной батарее. С треском, сообщающим о боеготовности, бумажные полосы отваливались от радиатора, и он собирал их в пачки, как какой-нибудь Гобсек дензнаки, сортируя и обвязывая бечевкой. В те времена подобное горючее считалось дворовой валютой, и за несколько подобных полос можно было преспокойно выменять пригорошню автоматных гильз или даже блатной нож с выскакивающим из рукояти лезвием. Ни ножом, ни гильзами