Бронепоезд No 14,69
Шрифт:
Капитан прибежал в свое купэ. Коричневый щенок спал клубком на кровати.
Капитан замахал рукой:
– - Говорил... ни снарядов!.. ни жалости!.. А тут сволочи... сволочи!..
Он потоптался на одном месте, хлопнул ладонью по подушке, щенок отскочил, раскрыл рот и запищал тихо. Капитан наклонился к нему и послушал.
– - И-и-и!..
– - пикал щенок.
Капитан схватил его и сунул под мышку и с ним побежал по вагонам.
Солдаты не оглядывались на капитана. Его знакомая, широкая,
Но визжал щенок, слабо царапая мягкими лапами френч капитана.
Так же не утихая, седьмой час под-ряд били пулеметы в траву, в деревья, в темноту, в отражавшиеся у костров камни и непонятно было, почему партизаны стреляют в стальную броню вагонов, зная, что не пробьет ее пулей.
Капитан чувствовал усталость, когда дотрагивался до головы. Тесно жали ноги сухие и жесткие, точно из дерева, сапоги.
Крутился потолок, гнулись стены, пахло горелым мясом -откуда почему? И гудел не переставая паровоз:
– - А-у о-е-е-е-и.
II.
Мужики прибывали и прибывали. Они оставляли в лесу телеги с женами и по тропам выходили с ружьями на плечах на опушку. Отсюда ползли к насыпи и окапывались.
Бабы, причитая, встречали раненых и увозили их домой. Раненые, которые посильнее, ругали баб матерной бранью, а тяжело раненые, подпрыгивая на корнях, раскрывали воздуху и опадающему желтому листу свои полые куски мяса. Листы присыхали к крови выпачканных телег.
Рябая, маленькая старуха с ковшом святой воды ходила по опушке и с уголька обрызгивала идущих. Они ползли, сворачивали к ней и проползали тихо, похожие на стадо сытых возвращающихся с поля овец.
Вершинин на телеге за будкой стрелочника слушал донесения, которые читал ему толстый секретарь.
Васька Окорок шепнул боязливо:
– - Страшно, Никита Егорыч?
– - Чего?
– - хрипло спросил Вершинин.
– - Народу-то темень!
– - Тебе что, -- ты не конокрад. Известно -- мир!..
Васька после смерти китайца ходил съежившись и глядел всем в лицо с вялой виноватой улыбочкой.
– - Тихо идут-то, Никита Егорыч; у меня внутри не ладно.
– - А ты молчи и пройдет!
Знобов сказал:
– - Кою ночь не спим, а ты, Васька, рыжий, а рыжая-то, парень, с перьями.
Васька тихо вздохнул:
– - В какой-то стране, бают, рыжих в солдаты не берут. А я у царю-то, почесть, семь лет служил -- четыре года на действительной, да три войны германской.
– - Хорошо мост-то не подняли...
– - сказал Знобов.
– - Чего?
– - спросил Васька.
– - Как бы повели на город бронепоезд-то? Даже шпал не хотели
Васька уткнул курчавую голову в плечи и поднял воротник.
– - Жалко мне, Знобов, китайца-то! А, думаю, в рай он удет -за крестьянску веру пострадал.
– - А дурак ты, Васька.
– - Чего?
– - В бога веруешь.
– - А ты нет?
– - Никаких!..
– - Стерва ты, Знобов. А, впрочем, дела твои, братан. Ноне свобода, кого хошь, того и лижи. Только мне без веры нельзя -у меня вся семья из веку кержацкая, раскольной веры.
– - Вери-ители!..
Знобов рассмеялся. Васька тоскливо вздохнул:
– - Пусти ты меня, Никита Егорыч, -- постреляю хоть!
– - Нельзя. Раз ты штаб, значит и сиди в штабной квартире.
– - Телеги-то!
Задребезжало и с мягким звоном упало стекло в стрелочной. Снаряд упал рядом.
Вершинин вдруг озлился и столкнул секретаря:
– - Сиди тут. А ночь, как придет -- пушшай костер палят. А не то слезут с поезда-то и в лес удерут, либо чорт их знат, што им в голову придет.
Вершинин погнал лошадь вдоль линии железной дороги вслед убегающему бронепоезду:
– - Не уйдешь, курва!
Лохматая, как собака, лошаденка трясла большим, как бочка, животом. Телега подпрыгивала. Вершинин встал на ноги, натянул вожжи:
– - Ну-у!..
Лошаденка натянула ноги, закрутила хвостом и понесла. Знобов, подскакивая грузным телом, крепко держался за грядку телеги, уговаривая Вершинина.
– - А ты не гони, не догонишь! А убить-то тебя за дешеву монету убьют.
– - Никуда он не убежит. Но-о, пошел!
Он хлестнул лошадь кнутом по потной спине.
Васька закричал:
– - Гони! Весь штаб делат смотр войскам! А на капитана етова с поездом его плевать. Гони, Егорыч!.. Пошел!
Телеги бежали мимо окопавшихся мужиков. Мужики подымались на колени и молча провожали глазами стоящего на телеге, потом клали винтовки на руки и ждали проносящийся мимо поезд, чтобы стрелять.
Бронепоезд с грохотом, выстрелами несся навстречу.
Васька зажмурился.
– - Высоко берет, -- сказал Знобов, -- вишь не хватат. Они там, должно, очумели, ни черта не видят!
– - Ни лешева!
– - яростно заорал Васька и, схватив прут, начал стегать лошадь.
Вершинин был огромный, брови рвались по мокрому лицу.
– - Не выдавай, товарищи!
– - Крой!
– - орал Васька.
Телега дребезжала, об колеса билась лагушка, из-под сиденья валилось на землю выбрасываемое толчками сено. Мужики в кустарниках не по-солдатски отвечали:
– - Ничего!..
И это казалось крепким и своим, и даже Знобов вскочил на колени и, махая винтовкой, закричал: