Бронированный кулак вермахта
Шрифт:
О преследовании не могло быть и речи, так как пехотинцы были измучены ночным маршем, а танки и автомашины пока еще не могли двигаться по отвратительной проселочной дороге. Несколько солдат, у которых еще сохранилось достаточно сил, были посланы разведать восточный вход в Темпейское ущелье, а саперы широко развернули подрывные работы, чтобы расчистить путь для танков.
В середине дня 17 апреля две танковые роты подошли к входу в очень узкое Темпейское ущелье, где с обеих сторон вертикальной стеной стояли высокие горы, а между ними стремительно несла свои воды река Пеней. По ее северному берегу проходила железнодорожная линия Салоники — Афины, по южному же берегу шла шоссейная дорога, пока еще для нас недоступная, потому что не было мостов, а переправочное имущество еще не прибыло.
Танковая рота осторожно продвигалась вдоль железнодорожной
Бальк решил для проверки рискнуть одним танком. Танк прошел. За ним успешно переправились еще два танка, но это было рискованным и трудным делом. На переправу каждого танка через реку уходило от получаса до часа; некоторым из них вода попала в моторы — они заглохли и не заводились. Тем не менее первые три танка пошли по шоссе и вскоре достигли разрушенного участка, обороняемого австралийцами. У австралийцев не было противотанковых орудий, поэтому, увидев танки, они бежали. Из мотострелкового полка были высланы вперед группы для ремонта дороги. В ночь с 17 на 18 апреля противник вел сильный артиллерийский огонь по долине, но потерь было мало.
Переправа через Пеней продолжалась днем и ночью, и к середине дня 18 апреля Бальк сосредоточил у западного входа в ущелье танковый и мотострелковый батальоны. Ни одна колесная машина пройти не смогла, но четыре 100-мм пушки на тракторной тяге переправились через реку. Для человека с таким темпераментом, как у Балька, этого было достаточно, и он бросил свои подразделения на австралийцев, прикрывавших западный вход в Темпейское ущелье.
16-я австралийская бригада удерживала подступы к Ларисе; на нее оказывали сильное давление 6-я горнострелковая дивизия, наступавшая через массив Олимпа, и правофланговая ударная группа 2-й танковой дивизии у Элассона. Наступление Балька по местности, считавшейся непроходимой, решило исход боя; его танки вскоре вырвались на равнину, устремились к Ларисе, и лишь наступление темноты вынудило их остановиться.
Ночью австралийцы отошли, и на рассвете 19 апреля боевая группа Балька вступила в Ларису.
В английской разведывательной сводке, попавшей в наши руки, говорилось: «3-й немецкий танковый полк способен действовать на любой местности и преодолевает даже такую, которая считается совершенно танконедоступной»37. Помимо этих обстоятельств, успех Балька следует приписать тому, что он смело ссадил пехоту с транс — портных средств и направил ее далеко в обход, что фактически следовало поручить лишь хорошо натренированным горным частям. Бальк указывает в своем донесении, что преодолеть такую исключительно трудную местность могли только танки и тракторы, и приходит к заключению, что из танковой дивизии надо изъять весь колесный транспорт, чтобы даже в тыловых службах иметь только гусеничные или полугусеничные машины38. Он говорит, что эвакуация раненых и доставка бензина передовым частям была по существу невозможна, пока войска не заняли Ларису, хотя несколько бочек горючего были переправлены через Пеней на лодках, а затем перегружены на волов и ослов. К счастью, после того как был занят аэродром Ларисы, верховное командование прислало несколько самолетов с горючим, чтобы обеспечить дальнейшее наступление.
Теперь Греческая кампания быстро приближалась к концу. 16 апреля немецкие танковые войска, наступавшие из Македонии, достигли проходов через Пинд и отрезали пути отхода греческим дивизиям, отступавшим из Албании. Продолжать дальнейшее сопротивление стало бесполезно, и 23 апреля в Салониках была подписана капитуляция.
Однако нам не удалось захватить в плен британские экспедиционные войска. Местность была исключительно неблагоприятной для танков, а английские арьергарды в районе Олимпа и позднее на Фермопильской позиции действовали с большим искусством. Захват Коринфского перешейка немецкими парашютными войсками был выдающимся успехом, но он не смог помешать англичанам эвакуировать около 43 тыс. человек из Аттики и Пелопоннеса. Англичане потеряли около 12 тыс. убитыми, ранеными и пленными и понесли большие потери в судах, однако им удалось эвакуировать основную массу войск, несмотря на интенсивные действия немецкой авиации. Эта погрузка войск на суда, осуществленная в условиях подавляющего превосходства немецкой авиации, представляет собой замечательное достижение.
Новое назначение
В это время я находился в Белграде со штабом фельдмаршала барона фон Вейхса, назначенного главой военной администрации в Югославии. В результате наших переговоров со штабом 2-й итальянской армии по вопросу о демаркационной линии Италии достались Хорватия с Загребом и все Далматское побережье. Это была поистине замечательная политическая победа итальянцев, учитывая весьма скромную роль, которую они сыграли в Югославской кампании39.
Хотя германская администрация и не везде пользовалась популярностью, она была по крайней мере действенной. Управление итальянцев, напротив, рассматривалось балканскими народами как унижение, главным образом потому, что они с презрением относились к итальянской армии. Это, несомненно, послужило причиной роста партизанского движения.
В конце апреля фельдмаршал фон Вейхс с офицерами своего штаба предпринял весьма приятную инспекционную поездку в специальном поезде принца Павла. Мы отправились через Ниш и Скопле в Салоники. Уже в Белграде как стиль зданий, так и расовые признаки части населения являли собой бесспорное доказательство длительного господства турок, но в Скопле мы почувствовали себя совсем как на Востоке: мы увидели там много мечетей, мужчин в фесках и женщин с закрытыми чадрой лицами. Освежающее купание в Эгейском море и величественный Олимп заставили нас на время забыть о войне.
В начале мая я получил приказ возглавить немецкий штаб связи при 2-й итальянской армии в Фиуме. Мы с шофером ехали без всякой охраны по стране, которая несколько месяцев спустя была объята огнем партизанской войны. В Фиуме я представился командующему 2-й итальянской армии генералу Амброзио, который после отставки Муссолини стал главнокомандующим итальянской армией. В течение последующих недель я присутствовал на маневрах итальянцев и очень хорошо узнал их. Меня поразила их устаревшая техника, и я отметил очень низкий уровень подготовки младших офицеров. Войска не были однородны по своим боевым качествам: например, в противоположность частям из Южной Италии альпийские дивизии производили отличное впечатление. После одного полевого учения генерал Амброзио поехал со мной на кладбище героев у реки Изонцо, где были похоронены во время Первой мировой войны германские и итальянские солдаты. Он выразил надежду, что мы никогда больше не будем воевать друг против друга.
Это интересное пребывание у итальянцев с экскурсиями по чудесному Далматскому побережью и частым освежающим купанием в «Голубой Адриатике», к сожалению, было очень коротким: уже в конце мая я получил приказ немедленно явиться в Мюнхен. Меня назначили третьим офицером штаба танковой группы «Африка», которая формировалась в Баварии. На мощном «мерседесе» я помчался через Венецию, Больцано и Инсбрук в Мюнхен. Обедая в отеле в Венеции, я привел в изумление итальянцев, посадив шофера за свой стол. Хотя обычно наши офицеры питались отдельно от унтер-офицеров и рядовых, но в подобных случаях, когда офицер и рядовой находились вместе вне части, мы считали вполне естественным есть за одним столом. В противоположность 1918 году внутреннее убеждение, что офицеры и солдаты являются частью одного целого, оставалось непоколебимым, и даже в 1945 году в германской армии не было никаких признаков разложения.
Из Инсбрука я решился на короткое время заехать в Митгенвальд, куда, спасаясь от бомбардировок, переехала из Берлина моя семья — жена и пятеро детей.
В Мюнхене я нашел подполковника Вестфаля, первого офицера штаба (начальника оперативного отдела) танковой группы «Африка». В течение нескольких дней собрался весь личный состав штаба; мы чувствовали себя несколько неловко в новой тропической форме. 10 июня Вестфаль и я отправились по железной дороге в Рим, где встретили генерал-майора Гаузе, начальника штаба. Генерал фон Ринтелен познакомил нас с обстановкой в Северной Африке, и на следующий день мы вылетели на итальянском самолете через Сицилию в Триполи. Во время этого перелета мы убедились, что Средиземное море — это не совсем «Маге Nostrum»40. Несколько раз на горизонте появлялись английские истребители, и нашему самолету приходилось лететь над самым морем, чтобы его не обнаружили.