Бронзовая птица
Шрифт:
– Таких у нас нет, молодой человек, – елейным голоском возразил Ерофеев. – Живем мы всем обществом, мирно, справедливо, по христианскому обычаю. Нет у нас ни кулаков, ни бедняков – все едины. – Ерофеев встал, надел на голову фуражку. – Вот так, Ивановна, подумай… – Потом добавил: – Вечером мальчонку подошли. Мучицы наскребу. Ох-ох!.. А насчет Николая подумай. Очень тебя общество просит.
Ерофеев вышел. Мимо низеньких окошек, на мгновение затемнив избу, проплыли его сапоги и длиннополый сюртук.
– И не вздумайте его слушаться! Понятно,
Мария Ивановна молчала.
– Неужели вы его не раскусили? – воскликнул Миша. – Ведь он хочет, чтобы Николай взял вину на себя. Он боится, что найдут того, кто действительно убил Кузьмина. И не вздумайте даже говорить об этом с Николаем. И никакой муки у него не берите.
– Жить-то надо, – проговорила Мария Ивановна.
– Разве вы без кулаков не проживете? Да мы вам отдадим все, что у нас есть!
– Я не про то, я не про муку, – печально ответила Мария Ивановна. – Как против общества-то пойдешь? Жить-то с ними. Вот, – она показала на Жердяя, – Ваську надо подымать.
– Ерофеев – общество? – воскликнул Миша в негодовании. – Никакое он не общество! Кулаки тут у вас все захватили. Боитесь вы их. Советская власть вас поддерживает, а вы кулаков боитесь. Безобразие! И я вас предупреждаю, Мария Ивановна: если только вы будете уговаривать Николая взять вину на себя, то я все расскажу, что вас подговорил Ерофеев. Так и знайте! А ты, Жердяй, не смей ходить к Ерофееву, не смей! Какой благодетель нашелся! Хочет, чтобы вы за кулечек муки сына продали. Как угодно, Мария Ивановна, а мы не допустим этого. Ни за что!
Глава 42
Клуб
Опасаясь, что Мария Ивановна все же пошлет Жердяя к Ерофееву за мукой, Миша увел его с собой в клуб.
Зина Круглова объясняла деревенским ребятам законы и обычаи юных пионеров.
– «Пионер смел, честен и правдив», – говорила Зина. – Что это значит? Это значит, что пионер ничего и никого не боится, никогда не врет, всегда говорит только одну правду. Вот что это значит. Понятно?
Ребята молчали.
– Я спрашиваю: понятно или нет? – переспросила Зина.
– А как же отца-мать, тоже не бояться? – спросил Муха.
– Конечно, не надо.
– Выпорют! – уверенно сказал Муха.
– Если вы перед родителями ни в чем не провинились, то чего вам их бояться?
– Разбираться не станут, – сказал Муха, – выпорют, и всё. Поди потом доказывай!
– Родителей надо не бояться, а уважать, – объяснил Славка. – Понятно?
Все молчали.
– Значит, понятно? – неуверенно проговорила Зина.
– А как же, например, грозу, – спросил Жердяй, – или молнию? Ее тоже не бояться? А если убьет?
– Трусость и осторожность – это совсем разные вещи, – объяснила Зина. – Конечно, человек должен опасаться молнии, должен ее беречься, для этого и делаются громоотводы. А бояться не надо. Оттого, что будешь бояться, все равно от молнии не спасешься.
– Разве громоотвод поможет от молнии? – улыбнулся
– Конечно!
– Нет!
– Почему?
– А потому! Гроза – это что? Это пророк Илья ездит по небу в колеснице и гонит бесов. А бесы прячутся. И в деревья, и в зверей разных, и в людей даже прячутся. Вот Илья-пророк и бьет по ним молнией. Спрятался бес в дерево – молния по дереву лупит. Спрятался бес в человека – молния в человека бьет. А чтобы бес в тебя не вселился, молиться надо. Будешь в грозу молиться, то бес в тебя не вселится и ты жив останешься. Больше ничем не спасешься.
Поднялся страшный шум. Комсомольцы доказывали, что ни пророка Ильи, ни вообще никакого бога нет. Жердяй и Муха стояли на своем. Так каждый раз! О чем бы ни говорили, всегда переходили на бога.
– Давайте потише! – навел порядок Миша. – Сейчас беседа не о боге, а о законах и обычаях юных пионеров. О боге поговорим в другой раз. А пока вам надо хорошо понять законы и обычаи. Иначе как же вы сможете вступить в пионеры?
В это время в клуб вошли Сенька Ерофеев и Акимка. Услышав последние Мишины слова, Сенька сказал:
– Кто в пионеры поступает? – Он повернулся к сидевшим на скамейках ребятишкам и грозно повторил: – Кто? Покажись!
Никто не показался. Все боялись Сеньки.
Только Жердяй не боялся ни Сеньки, ни Акимки. И хотя именно он не собирался вступать в пионеры, потому что верил в бога (впрочем, после посещения Голыгинской гати эта вера изрядно поколебалась), Жердяй сказал:
– А хотя бы я собираюсь. Тебе какое дело!
– Только попробуй! – угрожающе проговорил Сенька.
– И попробуем. У тебя не спросили! – сказал осмелевший Муха.
Миша молчал. Он хотел, чтобы ребята сами дали отпор Сеньке. Пусть почувствуют свою силу, пусть поймут, что им всем вместе нечего бояться ни Сеньки, ни Акимки. Иначе зимой организованный здесь отряд развалится, Сенька и Акимка его разгонят.
– Поговорите!
Но уж такой угрозы ребята допустить не могли. Генка подошел к Сеньке и встал против него:
– Ты чего кулаками размахался? А ну, катись отсюда!
– Но-но, поосторожней! – нагло и трусливо ответил Сенька. – «Катись»!.. Подумаешь, какой хозяин нашелся! Ваш, что ли, этот клуб, собственный? Вот как наверну! – и поднял кулак.
– Наверни, наверни! – сказал Генка, наступая на Сеньку. – Наверни, попробуй!
Ребята повскакали со своих мест. Сенька затравленно осмотрелся по сторонам. Акимка бочком отходил к дверям и уже стоял там, готовый при первой опасности улизнуть.
– Что же не наворачиваешь? – говорил Генка, продолжая наступать на Ерофеева.
Он вошел в азарт и лез в драку. Наконец-то он рассчитается за яйцо, разбитое на его голове!
Но драки здесь, в клубе, нельзя было допускать. Миша встал между ними: