Бросок кобры
Шрифт:
Дуров, не задумываясь, сдал бы Усова, но знал, что ему самому это не поможет.
– Вы без меня его не возьмете. Я вам нужен живой и здоровый.
– Ты утверждаешь, что твой хозяин – серьезный авторитет. Назови его имя, я проверю, и ты свободен. – Сабирин улыбался, понимая, что сидевший перед ним человек блефует.
Ни один из крупных авторитетов не пошлет на переговоры одного безоружного человека. Прибыли бы на трех тачках, с автоматами, один зашел бы в дом, остальные – на улице. И имя свое авторитет на переговорах скрывать не будет. Гость наверняка человек тертый, из ментов. А вот кто за его спиной –
– Имя и телефон, – Сабирин взял ручку. – Я позвоню, переговорю, и ты свободен.
– Не держи за мальчика, Сергей Львович. – Дуров не видел стоявших за спиной, но на всякий случай качнулся в сторону.
Кулак амбала мазнул по волосам. Дуров вскочил, схватил стул.
– Слушай, ты, коммерсант херов! – крикнул Артем, сплевывая кровь. – Я из-за денег на крест не пойду! Поехали, я покажу вам забор, сумеете перелезть, валяйте!
– Наручники, в машину, на дачу! – сказал хозяин и отпил из высокого стакана.
Дуров понял, терять уже нечего, что было силы рубанул стулом ближайшего охранника, бросился к дверям. За спиной хлопнул выстрел. Пистолет с глушителем, до входной двери не успеть, понял опер, рванулся к окну. Память не подвела, решетки не было. Он закрыл лицо руками, прыгнул, сгруппировался, вышиб раму, вывалился на улицу. В нем было столько страха и злости, что удара, порезов он не почувствовал. Хлопнул выстрел, до “Жигулей” оставались метры. “Неужели не успею?” – подумал он, когда за спиной ударили выстрелы и раздался голос:
– Там, в окне! Брось пушку, дурак, коли стрелять не умеешь!
Дуров уже выезжал со двора.
Вторым выстрелом Крячко ранил человека с пистолетом, который прыгнул на подоконник, ударил рукояткой соседа, с которым только что обсуждал недостатки импортной водки, затем выстрелил в колеса “БМВ” и побежал к своей машине.
Глава 6
Генерал Орлов сидел за ничейным столом в кабинете своих сыщиков, изображал, что решает кроссворд.
– Я тебе не судья вообще, тем более не судья в конкретном случае, – говорил Гуров, глядя на Крячко, который, сидя напротив, изучал чахлый цветок на подоконнике. – Ты сражался, я занимался черт знает чем. Ты попал в критическую ситуацию и выбрался из нее как сумел. Я не берусь анализировать ситуацию в целом, но в конкретном случае мы выглядим не как старшие офицеры главка, а словно партизаны в тылу врага. Ты двух человек покалечил, одного ранил, без твоих показаний мы не можем заниматься данной группировкой.
– А чего мои показания? – фыркнул Крячко. – Я видел, как из окна выбросился человек, ему вслед стреляли. Если начнется следствие, сто свидетелей подтвердят, что в помещение офиса ворвался пьяный, напал на кассиршу, когда охрана пыталась его скрутить, он выбросился в окно. Сообщник прикрыл убегавшего выстрелами.
– Подобную историю я слышал час назад от заместителя райуправления по оперчасти, – сказал Орлов, откладывая журнал. – Работаем мы плохо. Я имел в виду не вас, а себя в первую очередь, милицию в целом. Конечно, эта контора в райуправлении известна, кто-то из ментов там прикармливается. Позор! Мне сказать вам, господа офицеры, нечего. Официального расследования не будет не только потому, что берегу честь мундира, а просто жалко тратить время и силы на пустую работу. Занимайтесь своими непосредственными делами. Сначала вас обстреляли в переулке, затем во дворе, завтра обстреляют на площади.
Орлов тяжело поднялся, опустив лобастую голову, пошел к дверям, остановился и тихо сказал:
– Не думал, что доживу... А почему, спрашивается, в милиции должен быть порядок, когда преступники укрываются в Думе? А господа законодатели прилюдно дерутся, таскают женщин за волосы? Мой отец, человек далеко не дворянского происхождения, таких на порог дома не пускал.
Когда Орлов вышел и прикрыл за собой дверь, Крячко смачно выругался.
– А мой отец матерился только по пьянке, потом два дня неприкаянный ходил. Что же мы, от поколения к поколению все хуже и хуже?
– Так не бывает, Станислав. Иначе давно бы вновь на деревья залезли либо вымерли, как мамонты. Просто сегодня в России зигзаг не в ту сторону. Если у тебя мать слепая или пьет, ты же ее на другую не поменяешь? – Гуров встал, одернул пиджак, даже поправил галстук. – Убежден, что Дуров тебя не узнал.
– Ему не до того было. Он в мою сторону и глянуть не успел.
– Теперь ты убедился в связи бывшего опера с бывшим полковником?
– Ничуть. Ты замкнулся на Пашке по личной злобе. Ясно, бывший мент кого-то представляет. Может, Пашу Усова, а может, своего официального хозяина. Гай Борис Петрович фигура очень колоритная.
– Согласен. Но в Проточном дело ставил оперативник и человек, знающий полковника Гурова.
– Ты знаменитый. – Крячко вырвал из настольного календаря листок, начал мастерить кораблик. – А может, они все как-то повязаны. Загадал я им загадку, головы сломают, не разберутся. Хотя, – он хитро взглянул на Гурова, – ты знаешь, Дуров парень непростой, хитрый, он может не сказать, что его отход прикрыли. Зачем, спрашивается, делиться славой? Скажешь, начнут допытываться: кто, как да почему? Хлопотно. А так, я все самолично! Герой!
– И откуда у тебя такие мысли?
– Система Станиславского. – Крячко постучал пальцем по голове. – Я себя на его месте представил и понял: а на хрена козе баян?
– Молодец. А ты не представил, что твои очень даже здравые предположения в корне меняют ситуацию? Не знаю, какого ума твой Дуров, но начальник у него точно умен. Кроме милиции, прикрыть бывшего опера было некому. Этот меховщик, или кто он там на самом деле, может подумать, что заявились люди предусмотрительные. А сам Дуров и его шеф отлично знают, что никакого прикрытия не было.
– Как ты раскладываешь, Дуров недолго меня будет высчитывать, – сказал Крячко. – Во время короткой беседы мы отлично поняли друг друга. А если он понял, что стрелял во дворе опер, значит, мент “вел” Дурова от казино, значит, лавочку надо закрывать.
– Или расширять, – возразил Гуров.
Кисти рук и лицо Дурова были забинтованы, кое-где через бинты проступала кровь. Он спал в двухместном номере скромного подмосковного пансионата. Павел Петрович Усов расположился в кресле у окна, держал на коленях открытую книгу, смотрел на освещенные заходящим солнцем деревья, гадая о том, есть ли на земле человек, который смог бы назвать все оттенки красок осенней листвы? От темно-зеленого до темно-красного, от ржаво-рыжего до лимонно-желтого. “Нет, из меня уж точно художник не получится”, – решил Усов и включил стоявший рядом торшер.