Бруски. Том 2
Шрифт:
— Эй! Ши-ря! Куваев гуляет! — кричал он, потрясая кочкастыми кулаками. — Вот где у него богатство — в башке, — и с остервенением бил ладонью по голове, затем смолкал, шептал мечтательно: — Эх, и разгулялось же синее море. Теперь всю труху с земли сметет. Капут-крышка.
— Студент! Студент! — Бурдяшинцы лезли к нему, тормошили его, просили: — Ты разверни, выложь на ладонь — почему труха?
— Вы ведь кто? — Егор задергал моржовыми усами и всеми десятью пальцами сунул в бурдяшинцев. — Тля земная! Букашки!
— А почему тля? Почему букашки? — И кое-кто из бурдяшинских удальцов уже засучил рукава,
— Чтобы жемчуг достать, на дно моря… мыряют и акул не боятся. А вы? Вы — кроты, в землю лезете мурлом.
— Как — кроты? Как — мурлом?
И бурдяшинцы избили Егора до полусмерти. Несколько дней он пролежал на берегу реки Алая.
Ребятишки за леденцы таскали ему водку. Куваев пил на тощий желудок, окунал голову в воду и на четвертый день скрылся. Этому никто не поверил, ибо все знали, — он уже не впервые продает избенку. Вот образумится, зашибет «целковый» на кладке русских печей, выкупит избенку и опять заживет мирно. Но тут ошиблись. Куваев понесся, как бумажка, подхваченная бурей, и, перебрасываясь из деревеньки в деревеньку, ералашно разносил хвалу о себе.
— Эй! Хозяин! — гремел он, входя в избу. — Не знаешь, куда Егор Кузаев девался — золотая голова? Вот он! К тебе в гости. Режь барана, руби башку петуху, ничего не жалей. Что? Печка развалилась? Наплюй. Куваев идет класть печку на тыщу спин. Ложись, грейся! Капут-крышка! — и поднимал людей на ноги, бередя зависть к себе, к своей удали, превращаясь в знатока всех дел на свете; к нему бежали за советами, поили его водкой, пьяного переносили в переднюю избу, клали на девичью постель, мыли в бане, а он, возомнив себя главным лицом государства, давал советы направо и налево; мирил драчунов; гулял на свадьбах как посаженный отец; торговался с вербовщиками, выколачивая задаток на дорогу, заставляя пропивать его, уверяя:
— Чтоб большой целковый — с колесо, примерно, — достать, надо, мил сокол, в тебе собачий дух вином залить: собака — жадная, а всего за свой век конуру нажила. А жить надо вот как, — и, забежав в кооператив, он, кивнув на полку с флакончиками одеколона, спросил: — Почем ведро стоит?
— Два рубля пузырек, — любезно ответил приказчик. — Ведрами же, Егор Иванович, не торгуем.
— А ну, налей мне полведра, назола, — и, опрокинув одеколон на себя, крякнул от удушья, бахвалясь: — Вот какой Куваев: у него денег — куры не клюют.
Деревня митинговала, стонала, скрипела зубами, выла, как воет сиверка: вскакивали мужики с постелей, выбегали на волю, глядя в небо, думали — куда идти, куда повернуться? Но вот приходил Куваев и успокаивал — насмешкой, издевкой, своим ухарством, ухватками. И от души отлегало, на сердце становилось веселей. Как за такое дело не попоить человека, не помыть его в баньке? Да за такого сокола любую дочь отдать не жалко. Но дочерей за него не отдавали, хотя Куваев и пробовал свататься к молодайкам, к девкам. Девки отворачивали нос, молодайки подсмеивались над его моржовыми усами — и он переправлялся в другую деревеньку.
Вот таким козырем и прилетел Егор Куваев в урочище «Чертов угол», вволю, месяца три, погуляв по деревенькам. Увидав горы, он оторопел. Горы полукругом тянулись около строительной площадки и, изрытые землянками, напоминали погорелые села.
—
Иные ему в злобе грозили:
— Молчи… Скулы своротим.
— За что? Ты лучше ставь бутылку: научу, как жить.
А люди все поднимались, как поднимаются пески, гонимые бурей, и двигались во все концы страны, каждый за своим, каждый со своей мечтой, одни — чтобы показать свою удаль, другие — за «длинным рублем», третьи — чтобы «мир перевернуть», но все вместе — хотели или не хотели — жили в эту тревожную годину одним:
«Догнать и перегнать Запад».
7
Кирилл выезжал на перевал каждое утро. Главная цель таких поездок заключалась в том, что здесь, в этой людской каше, он подбирал людей, из общего потока выхватывая способных, даровитых, тех, кто уже имел «вес», и вместе с Богдановым расставлял их по «командным высотам». Так он выхватил Павла Якунина, предложив ему создать бригаду из комсомольцев. Бригаду они назвали «Комсомольской» и, прикрепив к ней инженера-инструктора, поставили ее на кладку коксовых печей. Первые дни над бригадой смеялись не только инструкторы, инженеры, но даже и Богданов, однако вскоре она завоевала на кладке коксовых печей первенство. Так же он отыскал и Наташу Пронину, назначив ее начальником второго участка на торфоразработках. Кирилл взял установку на молодежь.
— Сопляков нагонишь и будешь плакать, — говорил Богданов.
— Ничего. У них головы свежие… а все остальное приложится, — отвечал Кирилл и продолжал подбирать молодежь, не пугаясь давать ей самую ответственную работу.
Было у Кирилла какое-то особое чутье, нюх на людей.
— Я, как гончая, — в шутку говорил он Стеше. — Войду в лес, бегаю, бегаю, все отыскиваю лежку зайца, а как напал на след — не оторвусь. Таких называют въедливыми: возьмет и не отпустит.
— Но ведь и зайцы бывают ушлые: пырснет километров на пять, и не догнать.
— Бывает… бывают и такие… например, Егор Куваев. Но мы их приструним.
Кирилл заносил в особую тетрадку, которую всегда держал при себе за голенищем сапога, фамилии актива. Перед каждой фамилией тянулись графы с вопросами: «Откуда прибыл? Что делает? Как и где живет? Женат или холост? Любит ли музыку? И вообще что любит? Ухаживает ли за кем? Есть ли дети? Не собирается ли жена рожать? Не обижается ли на что?…» Таких вопросов было много. И Кирилл, изучая активиста, ежедневно давал в тетрадке ответы: «Женат. Жена неважнецкая. Злая». Или: «Жена неплохая, но костерит советскую власть. Надо к ней кого-либо послать», и посылал коммунистку или как бы случайно заглядывал в землянку сам, долго беседовал с женой рабочего и снова писал: «Жена отошла, помягчела. Хорошо». И опять писал: «Ухаживает за клепальщицей. Хорошая девушка. Ей надо помочь». Или: «Женат. Жена не сегодня-завтра родит». Или: «Жена родила. Надо что-нибудь послать. И обязательно письмо». И бежал к Богданову, уговаривал его, и они посылали три метра сатину и теплое приветственное письмо.