Брюки не требуются
Шрифт:
Ненавидя, что она делает то, что на самом деле не хочет, то, чего требует наш отец, я бросаю на нее сочувственный взгляд и говорю единственное, что могу.
— Это здорово.
Взгляд, который она бросает на меня, предупреждает, что надвигаются неприятности, и, прежде чем я успеваю остановить ее, она выливает остатки воды мне на голову.
Я вытираю капли с лица, а затем свирепо смотрю на нее.
— Серьезно, Амелия, когда ты собираешься повзрослеть?
Пожав плечами, она подходит к столу, чтобы взять свою камеру, а затем
— Ты меня об этом спрашиваешь? Разве это не ты ввалился сюда в стельку пьяный прошлой ночью?
Моя раскалывающаяся голова — единственное напоминание, которое мне нужно о вчерашней пьянке. Наклонив голову, я почесываю заднюю часть шеи.
— Насчет этого. Прости, если я тебя разбудил.
Камера, направленная в мою сторону, — это то, к чему я привык, когда нахожусь в компании своей сестры.
Щелк. Щелк. Щелк.
Если это ужасное предчувствие, которое у меня есть, окажется правдой, если она действительно пойдет работать к моему отцу в «Уотерс Групп», она попрощается со своей страстью к фотографии. Хотя, кто знает, может быть, она передумает работать на него. А он мог бы просто снять ее со своего крючка, хотя и не хочет делать этого из-за меня и моего брата. Тот факт, что я осматриваю ее милую однокомнатную квартиру в Виллидж, за которую платит мой отец, хотя он ненавидит, что она здесь живет, это начало того, что Амелия стала той, кем она хочет быть, а не той, кем он хочет ее видеть.
По словам нашего отца, она должна была жить в Морнингсайд-Хайтс, потому что там гораздо безопаснее, и, в конце концов, именно там жил он, где прежде жил его отец и где жили мы с братом, когда учились в Колумбийской школе бизнеса.
Как и все Уотерс с начала времен.
Все же я горжусь своей сестрой за то, что она противостоит отцу и живет там, где хочет она, а не там, где хочет он, чтобы она жила, и не так, как ему удобно.
Я поднимаю руку вверх.
— Не сейчас, пожалуйста, звук затвора слишком громкий.
Щелк. Щелк. Щелк.
— Амелия, я сказал пожалуйста.
Это заставило ее прекратить. Когда она отводит объектив от лица, в ее серых глазах появляется необычное выражение сочувствия.
— В любом случае это не ты меня разбудил. Это была Ванесса, которая не прекращала звонить.
Я снова потираю заднюю часть шеи.
— О чем ты говоришь?
Она указывает на мою спортивную сумку.
— Она хотела поговорить с тобой. И решила оставить тебе подарок.
— Ты позволила ей подняться?
— У меня не было выбора. Она собиралась разбудить всех соседей. К счастью для тебя, ты был в отключке. Хотя, должна признать, было довольно забавно наблюдать, как она пытается тебя разбудить. Чем лучше она старалась, тем больше злилась. Она перепробовала все ругательства. Я не знаю, что ты сделал, но ты реально ее разозлил.
Мне
Качая головой, я не могу сдержать смех.
— Она никогда тебе не нравилась.
— Что в ней могло нравиться? Она всегда была заносчивой сукой при мне.
Поднимаясь, я игнорирую ее и направляюсь к стойке, где обнаруживаю черный фотоальбом.
— Это твое последнее портфолио?
Амелия проводит своими тонкими пальцами по серебряной подкладке.
— Нет, это фотографии нас троих.
Услышав эти слова, я понимаю, что пора уходить.
— Я приму душ. Ты сможешь найти мне другой рейс до Оринджа?
Камера всегда находится в пределах ее досягаемости, она снова поднимает ее и начинает снимать.
— Почему бы тебе не остаться еще на несколько дней? Я скучала по тебе.
Мне неприятно покидать ее, но, зная, что должен это сделать ради собственного благополучия, я пытаюсь поднять настроение, корча рожицы. Я высовываю язык.
Прикладывая большой палец к носу и растопыриваю пальцы. Подношу руки к ушам и машу ими. Все это время не говоря ничего, что отвечало бы на ее вопрос. Она знает, что ответ — нет.
— Будь серьезным, — говорит она мне.
— У меня похмелье, и я даже не принял душ. Насколько серьезным я могу быть?
— Хотя бы попытайся.
Я бросаю на нее взгляд и ухмыляюсь:
— Как тебе это?
Амелия опускает камеру.
— Ненамного лучше. Иди в душ, а я найду тебе билет на рейс.
Я наклоняюсь и целую ее в щеку
— Ты лучшая.
Проявление чувств на самом деле не ее конек, да и не мой, если уж на то пошло. Она отталкивает меня.
— Отойди от меня. От тебя воняет алкоголем и ей.
Ей.
Точно.
Черт.
Схватив свою спортивную сумку, я направляюсь в ванную.
Черное платье Амелии кучей брошено на пол, рядом с ним ее туфли на высоких каблуках. Я провожу руками по своим волосам.
Бл*дь.
Бл*дь.
Бл*дь.
Все это напоминает мне о вчерашнем. Почему я не ушел? Ударяя рукой по стене, я так злюсь, что едва могу дышать. Мне хочется кричать: «Почему, почему, почему?», но это не принесет пользы.
Все мы знаем почему или, по крайней мере, некоторые из нас.
И, не желая идти по дороге прошлого, я снимаю свою вчерашнюю одежду и встаю под струи воды.
Прислонившись к прохладному кафелю, я позволяю холодной воде смыть мой кошмар.
Мне нужно уехать из Нью-Йорка. Здесь токсично.
Мыло с ароматом лаванды, и я качаю головой, намыливая и смывая ее запах, ощущение ее, саму суть ее. Ванесса была не тем, в чем я нуждался прошлой ночью, и не тем, в чем я нуждаюсь сейчас или когда-либо еще.