Будь спокойна за меня, мама
Шрифт:
Вместо ответа Вика, которая сидела у окна, ткнула пальцем в стекло и громко сказала: «Смотрите, какой прикольный старичок!» На небольшом расстоянии от железнодорожных путей, действительно, проходил какой-то пожилой человек с палочкой. Он был одет в телогрейку, хотя было достаточно жарко. Во всем остальном, это был вполне обыкновенный сельский житель, который, вероятнее всего, с самого раннего утра обходил окрестные леса в поисках ягод, или грибов, или еще какой лесной добычи. Было понятно, что Вика просто перевела внимание на этого старичка, чтобы уклониться от ответа на неудобный для нее вопрос. Не было бы старичка, она указала бы на какой-нибудь другой объект. Например, на какое-нибудь причудливое дерево или кустик.
Марина поняла, что поступила опрометчиво. Сейчас Вика замкнется, и, скорее всего, откровенного разговора не получится. Надо перевести разговор на другую тему. Но на какую? Марина подумала: «Да какое, собственно, мое дело
На этой мысли Марина остановилась и сказала сама себе: «Что это я, в самом деле, рассуждаю как престарелая бабулька?» И подумав так, она, немного грустно, улыбнулась сама себе.
Ирина тоже заметила это замешательство. Общаясь с Викой, она не стремилась узнать о ней все и сразу. Она и сама не очень любила, всякие расспросы о личной жизни. Человек имеет право на свою конфиденциальность! В то же время, Ирина поняла, что Марина интересуется новой подругой далеко не из праздного любопытства. Но как разговорить Вику? Как вызвать ее на откровенный разговор? Неужели Вика не понимает, что все, рассказанное ей, останется между ними? Разве Вика не доверяет ей и старшей сестре ее молодого человека?
Вдруг Ирина вспомнила, что мама, которая до недавнего времени более двух лет прослужила в полиции, где ей приходилось вести допросы самых разных людей, начиная от честных, законопослушных и, даже, застенчивых граждан, заканчивая отъявленными, не имеющими внутренних тормозов, и каких-либо нравственных критериев мерзавцами, говорила о необходимости индивидуального подхода к каждому допрашиваемому. В ее, относительно короткой, практике службы в полиции был случай, когда крепкий и уверенный в себе молодой человек, вдруг разрыдался как ребенок. Хотя Ира неоднократно просила маму рассказать, почему это произошло, в ответ слышала: «Придет время – расскажу обязательно!»
Так может быть нужно как-то по, особенно, приятному назвать Вику? Как? Викуля? Виконька? Вичка? Все не то! А, ведь Вика ее называет Ирусик, так может быть, «Викусик» ей будет приятно? Надо попробовать!
И Ира сообщила, обращаясь к Марине: «Викусик из другого города. Они переехали, потому что ее папе предложили в нашем городе новую интересную работу». Марина отозвалась: «Это – здорово!»
Вика, продолжая глядеть в окно, поправила: «Это из-за меня наша семья переехала! Надо было меня спасать! Поэтому, папа оставил любимую работу и город, в котором у нас много родных и друзей».
Ирина сразу же «навострила ушки» и попросила уточнить: «Спасать? От кого? Тебе кто-то угрожал?»
Вика перевела взгляд на Марину. Та смотрела на нее с неподдельной тревогой, и готовностью помочь. Вика решила, что это молодой тете можно доверять и сказала: «От самой себя!»
Вика рассказала, что в школе, где она раньше училась были сплошные «хроники нарнии». Разумеется, все сразу поняли, что речь идет, отнюдь, не о «сказочной стране». Все началось, когда мама забеременела вторым ребенком. У мамы случались приступы токсикоза и она часто и много времени проводила в стационаре по сохранению беременности. Папа тоже очень переживал. Вика же невзлюбила своего будущего братика, который так мучил ее маму, а вместе с ней, всю семью, которая прекрасно бы обошлась и без него.
У Вики появились авторитетные подруги, которые “жалели" ее, и говорили, что остаток своего детства она проведет в качестве няньки своего братика. Эта перспектива совсем не была радужной для веселой и подвижной девочки. Вика все больше времени проводила с подругами, которые, по мнению наивной девчушки, уже имели значительный жизненный опыт, и могли научить уму-разуму. Папа старался не упускать дочь «из вида», но вместо разъяснений, всякий раз начинал строго отчитывать дочь за те или иные поступки. Вика стала часто ссорится с отцом, доходило до того, что они просто не разговаривали друг с другом.
Когда родился Рудик, родители приглашали Вику принять
Вика называла эту поговорку идиотским бредом древних маразматиков, и приводила, в качестве доказательства, тот аргумент, что если мужчины будут стремиться выращивать только сыновей, то некому будет этих сыновей рожать! Мама говорила, что это образное выражение, которое подразумевает воспитание детей вообще! Но Вика не уступала. Она говорила, что слово «сын» указано явно. И еще, эта дурацкая поговорка внушает людям превосходство мужчин над женщинами. А это в корне не правильно! И как же быть тем, у кого вообще нет детей? Они, значит, не настоящие что ли? Мама не находила, что возразить на это. Она только улыбалась, разводила руками и говорила: «Ну мы же с тобой не переделаем эту поговорку!» Вику, также, бесила эта мамина покорность и она резко выговаривала: «И не надо ее переделывать! Ее нужно просто забыть! И никогда больше не произносить! Потому, что настоящий мужчина никому ничего не должен! Если он решит быть строителем, то он будет строить дома, если решит быть садовником, то он будет сажать деревья, а что касается сыновей или дочерей, то это как получится!»
Мама понимала, что дочери явно не хватает отцовского внимания. Она просила мужа побольше общаться с Викой. Но все разговоры отца и дочери постоянно сводились к нравоучениям со стороны отца, и последующей ссорой. Папа сердился на дочь, называл ее взбалмошной и неблагодарной. Вика чувствовала как охладела папина любовь к ней, и это только вызывало желание самоутвердиться хотя бы вне семьи.
Марина слушала рассказ Вики и пыталась вспомнить, какую реакцию вызывал у нее новорожденный Максим. Конечно, ей тогда было только шесть с половиной лет, а не двенадцать, как Вике. Но даже и намека, чтобы невзлюбить своего братика не было. Напротив, рождение Максима явилось чудеснейшим событием не только для мамы и папы, но и для Марины. Она помнила, что когда мама еще была на последних месяцах беременности, они после ужина садились втроем, а точнее сказать, вчетвером. Мама с будущим Максимкой по середине, папа с одной стороны, Марина с другой, и разговаривали. Марина прикладывала ладошку к маминому животику, и с радостью ощущала, как там, внутри шевелится и брыкается новый человечек. Марина с ним говорила и пела ему песенки, чтобы тот успокоился и уснул, но Максимка не унимался, что вызывало у всей семьи счастливый смех. А когда Максимка родился, Марина каждый день, вместе с папой ездила в родильный дом и смотрела как мама через окно показывает им крохотное существо, которое было ее братиком. Через пять или шесть дней Марина с папой приехали, чтобы забрать маму с Максимкой домой. Папа вручил тете врачу пакет с подарками, а маме большой букет цветов. Взамен, папе вручили какой-то сверток перевязанный голубой ленточкой. Марина попросила, чтобы папа дал ей не надолго подержать братика. И папа, с улыбкой, бережно передал дочери это, завернутое в пеленки и одеялко, сокровище, легонько придерживая руки Марины. Максимка крепко спал. По его, почти круглому, лицу невозможно было понять, на кого он был похож. Марина задала вопрос родителям. Папа предположил, что Максимка будет похож на маму, но глаза, скорее всего, будут папины. Марина, почти утвердительно, заявила, что это все потому, что она похожа на папу, а глаза мамины. Тетя врач пояснила, что в большинстве случаев первая дочь бывает похожа на папу, а точнее на папину маму, а первый сын походит на маминого папу. Это высказывание показалось Марине очень интересным, и она спросила: «Тогда на кого же будет похожа вторая дочь?» Тетя врач от души рассмеялась, и погладила по голове любознательную девочку, и посоветовала: «Вот пойдешь в школу, будешь хорошо учиться, и в старших классах вы будете изучать интереснейшую науку, которая называется «биология», что означает «наука о жизни», и ты найдешь ответы и на этот, и на многие другие вопросы!»