Будда однажды сказал
Шрифт:
Я бы хотел сказать, что все толкования действий Будды неправильны. Неправильны в том смысле, что все они говорят, что он проповедует подавление. Он не проповедует подавление. Он проповедует только бдительность. По достижении бдительности меняется всё. С помощью же подавления вы, конечно, можете что-то уладить, но всё останется таким, каким и было.
Я читал о церкви и о священнике.
В церковь попыталась войти девушка с обнаженной грудью. Священник остановил ее у дверей.
— Но, святой отец, вы не можете помешать мне войти в церковь, — возразила она. — У меня
— Они обе божественны, — ответил он. — Но дело не в этом. Вам придется пойти домой и надеть что-нибудь более приличное.
Посмотрите, она говорит: «У меня есть божественное право», а священник говорит: «Они обе божественны». Здесь — подавленный разум священника — он, должно быть, смотрит на ее грудь. Он говорит: «Они обе божественны, но всё равно вам придется пойти домой и надеть что-нибудь более приличное».
Вы можете подавить желание, но вы не можете искоренить его. Оно придет незаметно. Проявится во всевозможных формах. Оно может замаскироваться так, что вы даже не сможете его обнаружить. Подавленный человек — это не трансформировавшийся человек. Он остается таким, каким и был. Ему просто удается внешне стать кем-то, кем он на самом деле не является.
Будда не проповедует подавление. Будда проповедует трансформацию. Подавление — это очень легко. Вы можете подавить сексуальное желание — так делают многие святые. Вы можете выпасть из общества, вы можете убежать от женщин, вы можете отправиться в пещеры Гималаев и сидеть там и думать, что приняли целибат, — но это не целибат. Сидя в пещере, вы всё равно будете мечтать о женщинах — даже еще сильнее, потому что вы будете далеко от них. Ваши фантазии станут еще более яркими и насыщенными. Конечно, вы будете бороться с ними, но эта борьба просто переместит ваше желание глубоко в ваше подсознание — вы не сможете совсем искоренить его. С помощью борьбы не изменился еще никто. Человек меняется только через бдительность.
Бдительность — это не борьба. Что такое бдительность? Бдительность — это и не принятие, и не отречение.
Есть одно известное изречение Тилопы: «Воистину, принимая и отрекаясь, мы не постигаем существенные качества» — мы упускаем существенные качества. Мы не можем познать, что такое реальность, только принимая что-то или отрекаясь от чего-то. Когда мы принимаем, мы потворствуем. Когда мы отвергаем что-то, мы подавляем. Будда говорит: «Не принимайте, не отвергайте — просто будьте бдительны, просто смотрите. Смотрите без предубеждений за или против чего-то».
Если вы можете пребывать в такой безразличной удасине \ в такой не оценивающей, не осуждающей бдительности, всё начинает меняться само по себе.
1Удасина — состояние неподверженности внешним влияниям (прим. ред.).
Тилопа говорит:
Оно никогда отсюда не уходит,
И оно совершенно.
Когда вы его ищете,
Вы понимаете, что не можете его увидеть.
Вы не можете схватить его, вы не можете от него избавиться.
Когда вы ничего не делаете — вот и оно!
Когда вы молчите, оно говорит.
Когда вы говорите, оно молчит.
«Вы не можете схватить его, вы не можете от него избавиться» — оно всегда есть. «Когда вы ничего не делаете — вот и оно!»
Бдительность — это не то, что вы должны делать. Бдительность — это не то, к чему вы должны принудить себя, не то, что вы должны навязать себе.
Когда вы ничего не делаете, оно есть. Ваше действие в вашем бездействии.
К счастью, есть то, что сильнее его. Если бы жажда истины была слабее страсти, многие ли смогли бы пойти по правильному пути?
Будда сказал:
Тот, кто подвержен страстям, подобен человеку, бегущему с факелом против ветра: он неизбежно обожжет себе руки.
Посмотрите вокруг — и вы увидите, что руки обожжены у всех. Но вы никогда не смотрите на собственные руки. Вы всегда смотрите на чужие руки и говорите: «Да, кажется, у них обожжены руки. Но я буду умнее. Я и так умнее. Я возьму факел, и побегу с ним против ветра, и покажу вам, что я — исключение». Никто не является исключением. Бытие не допускает исключений. Вы тоже обожжете себе руки, если будете бежать стремглав против ветра, держа в руках факел, горящий факел. Вожделение всегда мчится против ветра. Никто не прошел сквозь него, не обжегшись.
Но люди продолжают смотреть друг на друга. Никто не смотрит сам на себя. В тот момент, когда вы начинаете смотреть на себя, вы и становитесь саньясином.
Я читал.
Миссис Кэнтор подозревала мужа в интрижке с горничной. Когда ей нужно было провести несколько дней с больной матерью, она попросила своего маленького сына Харви приглядеть за папой и горничной.
Как только она вернулась домой, она спросила:
— Харви, что-нибудь произошло?
— Ну, — сказал мальчик, — папа и горничная пошли в спальню, сняли с себя одежду и...
— Хватит! Хватит! — закричала миссис Кэнтор. — Мы подождем, когда папа вернется домой.
В дверях папу встретили разгневанная жена, съежившаяся горничная и смущенный сын.
— Харви, расскажи мне, что произошло с папой и служанкой,— возмущенно потребовала миссис Кэнтор.
— Ну я же уже сказал, мама, — сказал Харви. — Папа и служанка вошли в спальню и сняли с себя одежду.
— Да! Да! Продолжай, Харви! — с нетерпением сказала миссис Кэнтор. — Что они потом сделали?
И Харви ответил:
— Ну, мама, они сделали то же самое, что ты и дядя Берни, когда папа был в Чикаго.
Все смотрят вокруг и видят недостатки, изъяны, глупость других. Никто не смотрит на себя. В тот день, когда вы начнете смотреть на самого себя, вы станете саньясином. В тот день, когда вы начнете смотреть на самого себя, на пути встанет великое изменение. Вы сделали первый шаг: против вожделения — к любви, против желания — к отсутствию желаний. Потому что, когда вы посмотрите на свои руки, вы увидите, что они уже были обожжены много раз, и что у вас на руках — столько ран.