Будешь моей!
Шрифт:
— Мешочек чеканных монет, — протянул мне свою банковскую карту Борзов, ожидая у моей машины.
— Признайся, ты это сделал в отместку за свои орешки? — не спешила я забрать у него пластик с ярким лейблом агентства на черном фоне. Зарплатная, наверное.
— Не гони, Аристова, — открыв мне дверь, криво усмехнулся Мирон. — Но с орешками впредь будь осторожнее, не хотелось бы оставить наше Борзейшество без наследников!
Накрапывающий дождь загнал в машину Вику, а я все топталась у двери. Уезжать ужасно не хотелось, но если останусь, то опоздаю со сменой даты вылета.
— Что, вокруг красных девиц мало?
Пробормотав это, я уже хотела нырнуть в салон машины, как меня мгновенно поймал Мирон, уперев свои руки в крышу по обе стороны от меня, не оставив пространства между нами совсем.
— Где родит? За морем, за океаном? — прищурил свои глаза Койот.
Чего? Что за качели для моей нервной системы с утра пораньше? Теряюсь от напряжения в его глазах и отвожу взгляд, пытаясь не попадаться в эти капканы. Мой взгляд касается его плеч, мощной груди, чувствую его дыхание на своей коже и пытаюсь сохранить ясность мыслей.
— Может, вам зонт принести? — слышу из машины голос Вики и только сейчас понимаю, что дождь усилился, и если на меня попадает не так много, из-за того, что Мирон висит надо мной горой, то по нему уже бегут ручьи. Снова от него кружится голова и мое по-заячьи стучащее сердце раздувается, иначе как объяснить, что так больно давит в груди от его взгляда.
— Мне пора. Отпусти, — подняв к нему лицо, зашептала я.
Наклонившись к моему лицу и закрыв глаза, Мирон касался моих губ своими почти невесомо, как будто он старался запомнить их очертание.
Так и стоял дикий Койот под дождем, провожая взглядом мою машину. Надо же так умудриться — потерять в одни каникулы все! И проекты, и мозги, и девственность! И все с одним человеком.
Оказалось, Викуся разбирается в технике не хуже опытного программиста. Работая в разных программах для своих роликов, она часто интересуется всякими параметрами и новыми фишками. Правда, пришлось потерпеть ее стеб по поводу наших странных диалогов с Мироном.
— Уж лучше разговаривать на языке Пушкина, чем как вы с Андреем… симбиоз Шнурова и Камасутры!
Вот лучше бы я молчала, всю дорогу из магазина обратно я слушала строки из нетленок Питерского певца.
— А… на… дубах… повисли желуди. А на губах… прости, не уходи! — весело напевала Вика, терзая мне сердце, не догадываясь, что они так и повисли между мной и Мироном без ответа.
«Не уходи», а точнее: «Останься». Как много в этих простых словах и в то же время как мало. Голову распирает от противоречивых мыслей. Тяжесть в груди от ноющей боли переходит в режущую. Я запуталась! И сейчас знаю только одно — я не улечу сегодня. Не могу.
Восстановить американскую симку мне в Москве не удалось, поэтому пришлось купить новую и потратить кучу времени на регистрацию во всех аккаунтах и сервисах с нового номера, чтобы поменять билет.
Вика, пообедав со мной, умотала по своим делам, а я осталась в своей квартире, разбираться с новым ноутом и ждать, когда приедет папа, чтобы вынести мне мозг за отключенный телефон со вчерашнего вечера. Он сто процентов заедет после игры своей команды.
Звонок в дверь раздался ближе к вечеру, и я без энтузиазма потащилась открывать родителю дверь. Распахиваю ее и застываю каменным изваянием. На пороге стоит Мирон. Снова на нем черный комплект футболки и джинсов, слегка растрепанные влажные от дождя волосы и взгляд… странный. Обреченный какой-то.
— Пустишь? — впервые за все лето спрашивает у меня разрешение Мирон.
Отступаю назад, впуская его, и на всякий случай присматриваюсь. Вдруг это Макар?
Он проходит в прихожую, разувается и, положив жесткий диск на тумбочку, застывает. Напряженное молчание между нами грозит заискрить в любую секунду, и я уже открываю рот, чтобы предложить кофе, но не успеваю. Мирон делает шаг ко мне, прижимая к стене, и затыкает мне рот поцелуем.
Я официально признаю себя зависимой. В противном случае как объяснить, что у меня трясутся руки, которыми стискиваю его шею, и целую его в ответ с дьявольской одержимостью. Мирон отрывается от моих губ, тяжело дышит, уткнувшись своим лбом в мой, и в его глазах проносится ураган эмоций. Среди огненной страсти, жарких всполохов похоти в черных зрачках снова мелькает обреченная тоска. И она сквозит таким ледяным шквалистым ветром, что мне становится холодно, как только Мирон убирает ладони с моей спины.
— Не уходи… — хриплю я, цепляясь за его футболку, и, стаскивая ее с него, снова тянусь к его губам.
В ответ его ладонь сжимает мой затылок, желанные губы встречаются с моими, раздвигая их, чтобы запустить килотонны мечущихся искр по телу. Как бурлящее пузырьками шампанское, они несутся по коже.
Сейчас как никогда мне хочется услышать от него что-то приятное, хотя бы его «Котенок», но Мирон все делает молча, будто в последний раз. Молча срывает с меня платье, вжимая в стену своим телом, тиская ладонями мой зад. Мои дрожащие пальцы справляются с его брюками гораздо хуже, чем ловкие руки Койота, избавившие меня от белья за пару секунд.
Так же молча Мирон подхватывает меня, отрывая от пола, и несет на диван, не прекращая целовать. Мы падаем на заваленный подушками диван, вжимаясь друг в друга, будто это поможет сократить расстояние между нами в десять тысяч километров.
Лишь на секунду отстранившись, Мирон устраивает свои бедра между моих ног и поймав мой взгляд, входит, проталкиваясь сразу на всю глубину, заставив меня пошло стонать от фантастических ощущений наполненности.
Его кожа горячее моей градусов на сто, но вовсе не дождливый день заставляет меня ненасытно касаться ее, гладить и прижиматься губами к его татуированному плечу. Впервые Мирон выбрал такую позу, когда наши тела максимально тесно прижаты друг к другу, его твёрдые мышцы вдавливают меня в диван, хотя в основном его вес был перенесен на его локти и предплечья по обе стороны от моей головы, все равно этот каменный оборотень тяжелый. Но мне нравилась его тяжесть, нравилось быть беспомощной, распластанной и растерзанной диким, неудержимым Койотом.
Я больше не мечтаю о ванильной романтической ночи в свечах и лепестках роз. Ничего не может быть круче яростной страсти дикого Койота. Жадными фрикциями он неумолимо приближал меня к финишу, истерзав свой бантик и кусая скулы, шею, плечи… словно и вправду голодный хищник.
И посреди всего этого водоворота зашкаливающих ощущений и эмоций я сквозь гул в ушах слышу тихий хрип «люблю тебя». Оглушающий оргазм хлынул из меня, сотрясая и выкручивая тело вместе с криком, пятки вонзились в стальную задницу Мирона, намертво прижимая его к себе и не давая отстраниться.