Будни и мечты профессора Плотникова (сборник)
Шрифт:
Еще не переведен на русский язык Антуан де Сент-Экзюпери, и не прочитал Алеша его «Планету людей», зато полюбилась парашютисту замечательная книга Джимми Коллинза «Летчик-испытатель», предвидевшего и талантливо описавшего собственную гибель…
Читал он взахлеб и о мифическом индусе — летающем Ганумане, и о столь же легендарных Дедале и Икаре, и о вполне реальных братьях Монгольфье, изготовивших из бумаги (они были бумажными фабрикантами) первый воздушный шар.
Алеша строил первый планер рука об руку с Отто Лилиенталем, самолет с паровым двигателем вместе
У него появились друзья-единомышленники, как и он помешанные на авиации. И первая глубоко личная утрата тоже была связана с величественным и беспощадным небом.
Все знают Александра Матросова, закрывшего телом вражескую амбразуру, но лишь немногим известны имена сотен героев, совершивших такой же подвиг, — слава избирательна. Все знают Алексея Маресьева, летчика, который после ампутации ступней обеих ног продолжал воевать и сбил еще семь самолетов.
Но мало кто слышал имя летчика-штурмовика Валентина Цветкова. Он, потеряв в бою ступни, тоже продолжал летать, пусть не на фронтовом ИЛ-2, а на учебном самолете ПО-2 парашютно-планерного клуба.
Начальником летной части в парашютно-планерном клубе был мастер парашютного спорта Владимир Кривой — летчик, что называется, от бога: смелый, расчетливый и вместе с тем бесшабашный. Мог приземлиться если не на пятачке, то уж на деревенской улице — точно.
Было в нем что-то от Валерия Чкалова. Уже став пожилым человеком, Плотников понял: под бравадой скрывался комплекс неполноценности — на фронт Кривого почему-то не брали, летать приходилось на «кукурузнике», и это ему, пилоту божьей милостью!
И подумал тогда Алексей Федорович: какие же еще резервы были у нас в той кошмарной войне, если обошлись на фронте без Володи!
На Кривого и Цветкова Алеша смотрел как на старших, а с лейтенантом Толей Алексеевым, штурманом транспортного «Дугласа», подружился крепко.
20 августа 1944 года на подмосковном аэродроме близ станции Силикатная в узком кругу праздновали День авиации, и Алеша участвовал в двух групповых прыжках. Парашюты были новенькие, «ненадеванные», шелковые, многоцветные — зрелище необычайно красочное. А вывозил парашютистов на своем «Дугласе» Толя, тогда они и познакомились.
В те времена летчики не любили «зазря» прыгать с парашютом и по возможности от этого отлынивали. Но одно дело — по принуждению, а другое — по доброй воле. Толе прыжки понравились, и он стал наведываться к парашютистам, благо военный аэродром располагался неподалеку — в Щербинке.
У Плотникова сохранилась выгоревшая фотография: Толя и он, оба в гимнастерках, один с погонами, другой без. Сидят в обнимку. На Толе фуражка с летной кокардой, на Алеше шлемофон. И еще такая деталь: в руке у Алеши Толин пистолет ТТ.
Снимок сделан отцовским ФЭДом. Плотников помнил, как проявлял пленку, печатал снимки…
Дней пять он не появлялся на аэродроме — хворал. И чувствовал себя неловко, потому что была его очередь лететь за бензином.
Бензин добывали
В фюзеляже ПО-2 имелся грузовой отсек. В него как раз помещалась бочка. Управлялись с ней вдвоем — летчик и подсобная сила, роль которой в тот раз должен был играть Плотников, если бы не заболел…
Поправившись, Алеша поехал на аэродром. Первым делом спросил:
— Толя не появлялся? Я ему снимки привез.
А в ответ услышал:
— Так ты ничего не знаешь? Похоронили Толю и Валю Цветкова…
Алеше было тогда девятнадцать лет, Толе исполнился двадцать один.
«Толя умер… Умер? Невозможно! Как же так, ведь неделю назад мы с ним бродили по Москве, разговаривали… Он признался, что у него еще не было девушки. Значит, теперь уже и не будет? И вообще ничего не будет… А ведь лететь с Цветковым полагалось мне!»
Мистика, да и только: судьба старательно оберегала в те годы Алешу Плотникова. Дважды он допускал непростительную ошибку, не по трусости, а перестаравшись: слишком рано дергал вытяжное кольцо. Первый раз произошло ужасное: вытяжной парашютик зацепился за стабилизатор самолета, и Алеша повис, причем у него не было с собой ножа, чтобы обрезать стропы и спуститься на запасном куполе. К счастью, он не успел еще осознать, что произошло, как стропа парашютика перетерлась, и Плотников полетел вниз.
Во второй раз вытяжной парашютик «выстрелил» в лицо летчику. Тот, не растерявшись, схватил его, не дав запутаться. С тех пор Алеша раскрывал парашют, лишь убедившись, что самолет остался далеко вверху.
Однажды несколько строп прошли поверх купола. Получился так называемый перехлест — явление довольно редкое и опасное: купол съежился, площадь его уменьшилась, скорость спуска резко возросла. Действуя по инструкции, Алексей попытался раскрыть запасной парашют. Купол полагалось, придерживая руками, бросить, вернее, вывалить по ветру. Алеша же, не сумев сориентироваться, направил против ветра, и его обмотало шелком, как куколку. Он отчаянно старался распутаться — до самой земли. Затем оглушающий удар и…
На счастье, внизу был глубокий снег.
Среди встречавших его на земле была Римма Литова — студентка, инструктор по лыжам, начинающая парашютистка. Алеша помогал ей, точнее, делал за нее чертежи, и как-то раз вечером, когда они остались вдвоем, Римма, смущаясь, прошептала непонятные слова:
— Сетуле менуа…
Потом она призналась, что по-фински это означает: «Поцелуй меня». Плотников так никогда и не удосужился проверить правильность перевода…
А тогда на аэродроме Римма подбежала к нему первой, помогла освободиться от парашюта. По ее словам, Алеша был бледен как мел и нес какую-то бессмыслицу.