Будни тёмного мага
Шрифт:
— Ты… ты представляешь, о чём просишь? Убить собственную жену? Ты… Я… А если я не вытащу? Я же не прощу себе никогда, я жить с этим не смогу. Дождусь совершеннолетия Сира, убью кого-нибудь и сдамся светлым — пусть сжигают.
Вот ведь! Почему, почему признания в любви из него можно выбить только таким способом?
Значит, придётся самой…
Обхватила руками рукоять, пытаясь унять биение сердца, замахнулась… Лэрзен перехватил нож.
— Хорошо, я не стану. Отпусти, я сама верну Сиру.
Привстала на цыпочки,
Но мысленно попросила не спасать. Мне нужно на грань.
Кажется, мой некромант меня услышал. Во всяком случае, боль ушла, на место её пришла темнота. И полное отсутствие чувств.
Я держал на руках обмякшее тело жены.
Прав ли был? Но она бы мучилась, просто мучилась ещё полчаса, умирая. Удар нанесла неправильно, но рана глубокая, истекла бы кровью.
Безусловно, не стоял бы столбом, попытался спасти — увы, я не всесилен, но Одана просила иного. Осмысленно просила. Я выполнил просьбу, хотя далось это нелегко, только выучка помогла.
Привычным ударом — близкое существо. Собственную супругу.
Всё ещё придерживая её тело, опустился на землю.
На душе так пусто. И паршиво.
Я должен был помешать, должен был догадаться! Моя вина. Именно так: я чувствовал себя виноватым. Ничтожеством, позволившим глупышке совершить непоправимый поступок.
Даже ругать Сира не осталось сил.
Апатия. И мучащие противоречия: может, не следовало её слушать? Она ведь не понимала, во что ввязывается, а я-то знал! И потворствовал. Что, отобрать нож был не в состоянии? Был — а помог умереть, добил.
Муж или тёмный маг? Я прекрасно знал ответ. И отец мой знал…
Утешил себя тем, что сделал всё чётко. Дана и не почувствовала.
Покосился на нож, разжал пальцы. Падая, он царапнул по руке — пускай.
Поднял голову, посмотрел на сына:
— Ты должен был сказать.
Да он и сам это понимал, как и понимал, почему я так поступил. Надеюсь.
Если бы я нашёл её письмо раньше!
Провёл пальцами по волосам Оданы, вглядываясь в остекленевшие глаза, потом постарался отрешиться от чувства вины и понёс свою скорбную ношу домой. Душа ещё крепко связана с телом, я сумею.
Легкомысленная, это ритуал для мага и помощника, то есть для людей с даром. А Дана… Она же не выберется, её банально не пустят. Можно подумать, что грань — бульвар для прогулок! Местные демоны утащат её, беззащитную, и всё.
Так, спокойно, пока она ещё жива. Для тебя жива. Вот если связь истончится, тогда можешь выть.
Крепла и росла ненависть к медирским родственникам Оданы: они отняли её у меня, они виновны в случившемся. Наверняка просили помочь. Пожалуй, навещу их. И если отыщу в воспоминаниях хоть один намёк… Даже если не отыщу. Кто-то должен ответить.
Постарался отрешиться от чувств: они будут только мешать. Попросил Сира ассистировать: заодно посмотрит. Да и мать всё-таки…
Марта и Анже покосились на окровавленную Одану у меня на руках. Одинаково, так, будто я её убил. Это неприятно кольнуло: вот, значит, как вы ко мне относитесь!
А ведь убил…
Хадершет, да не для опытов, не из ревности, не со злости! Хоть ты, Анже, подумай: разве я мог?!
— Потом объясню. И не надо поминать Светоносного! Но молиться, Марта, молись, чтобы сумел вернуть. Если что, поживи с детьми. Деньги… Деньги через Сира покажу.
Даже кухарка поняла, на что я намекал. А я и не скрывал: могу не вернуться. Или не захочу возвращаться.
Сбежавшиеся на причитания Марты дети молчаливо переводили глаза с Оданы на окровавленный нож в руках Элькасира. На него, к слову, никто не подумал, исключительно на меня. Но ни Рэн, ни Орфа не осуждали: просто констатировали факт и не понимали, зачем это понадобилось.
Быстро прошёл в кабинет, велел Сиру плотно закрыть дверь.
Интересуешься некромантией? Смотри!
По моей указке сын достал нужную книгу, начал читать. Я старался запомнить каждую деталь, одновременно готовя всё к ритуалу.
Аккуратно положил Одану возле зеркала, снял с шеи амулет, надел на неё. Подумав, прикоснулся к телу кольцом, втягивая смерть.
Да, пусть лучше будет у неё на пальце.
Ещё тёплая, но кожа трупа быстро стынет…
Правильно, именно так её и нужно воспринимать — как абстрактное мёртвое тело. Твои самобичевания и беззвучные стенания делу не помогут. Да и не при свидетелях, пусть даже свидетель — собственный сын.
— Так, сейчас ты выйдешь. Зайдёшь минут через семь, будешь следить за моими глазами и пульсом. То, что взгляд застывший будет, — это нормально, как и замедленный пульс. А вот если он и вовсе пропадёт, а глаза закатятся, окликнешь меня. Ментально, разумеется. Только очень громко. Обязательно дождись ответа. Если и после третьего окрика его не будет, ничего не делай, никуда не лезь. Все когда-то умирают, а мы… — я усмехнулся, — мы и сами смерть, и вечно ходим по лезвию ножа.
Элькасир сглотнул, испуганно взглянул на меня, попытался возразить — пришлось насильно заставить покинуть помещение.
Руки трясутся…
Рога Тьхери, это самая важная и сложная вещь в моей жизни. Даже если она окажется лебединой песней, я не обману ожиданий супруги. Ты вернёшься, несчастье моё, обещаю!
Сбросил покрывало с зеркала, коснулся его, вызывая лёгкую рябь. Закрыл глаза, пытаясь поймать исходящие от него волны. Обычное зрение всё равно пока бесполезно.
Вот он, холодок, щупальцами вцепляющийся в сердце.