Будничные жизни Вильгельма Почитателя
Шрифт:
– Почитатель мой, но разве Ты можешь ошибаться? – Удивился Иоган. Он был намного старше Наплектикуса, пережил куда больше, чем юный Создатель, но, даже имея за спиной опыт, не мог сравниться в мудрости с Почитателем, шедшим рядом с ним.
Наплектикус, услышав вопрос, улыбнулся. Присел на краешек обрыва, к которому подошли они, свесил босые ноги. Внизу, далеко-далеко, лились серые воды, унося грязь в бесконечность. Иоган устроился рядом, посмотрел на друга, но не увидел в его лице ничего, кроме безграничного спокойствия.
– Зачем жить, если нет возможности совершать ошибки? Если нет возможности чувствовать? Зачем пытаться избежать неминуемого? Мы заблуждаемся, убегая от ошибок, лишь натыкаясь на большие. Жизнь требует промаха, она жаждет его, чтобы затем, насладившись отчаянием, дать шанс на искупление. И я хочу, чтобы они ошибались. Чтобы смятение поглотило их, чтобы думали они о следующем дне как о возможности исправиться, шансе стать лучше. Лишь ошибки приблизят нас к идеалу, ведь то, что совершенно изначально – всегда ложно, а тернистый путь – истина.
Иоган не понял ни слова из сказанного, но речи вдохновляли. Он посмотрел на Наплектикуса и почувствовал умиротворение. Волосы Создателя развевались пыльным ветром, белоснежная ряса Академии трепыхалась. Наплектикус вытащил из кармана медальон в форме Мира, положил на почву, прошептал слова, только Ему известные. Из глины появился первый росток. Тот, маленький и беспомощный, позвал еще один, вытащил его из сухости, подав изящную зеленую ладошку.
Иоган, не веря глазам своим, не мог оторваться от созерцания этого зрелища, ведь никогда не видел он рождения жизни.
А Наплектикус закрыл глаза и подставил руки ветру, несшему частицы жизни дальше, в Мир, которому суждено было стать венцом всего.
Жаннет де Голентиус : «Пути частиц или становление Наплетикуса».
Глава первая
«Когда ты, Почитатель, ступишь на поверхность Мира своего, когда вдохнешь ты первые соки его жизни, его смерти и возрождения – лишь тогда придет к тебе осмысление хрупкости существования. Если же не увидишь ты падения, увядания всего внутреннего – быть тебе вечно циником и бестолочью, ведь в прахе и найдешь ты смысл своей работы. Вечной и такой неблагодарной»
Жаннет де Голентиус : «Пути частиц или становление Наплетикуса».
По улице раздавались глухие шаги. Стук каблуков о мощеную дорожку между двухэтажными разноцветными и недавно отремонтированными домами, еще пахших краской, приближался к небольшому темному скверу, где в дневное время сидели влюбленные парочки или играли дети, а по ночам на тех же лавочках спали брошенные всеми люди, прижимая к груди мешки с пустыми бутылками. Длинные ноги перешагивали через дыры, появившиеся после ремонта, и тащили тощее тело в сторону городской крепости.
Если бы той ночью кто-то преградил дорогу и спросил, какой день недели наступил бы на утро, его бы либо обвинили во всех земных грехах, либо, сконфузившись, пробубнили, что понятия не имеют. Время – последнее, что интересовало гулявшего в одиночестве.
В ту ночь на улице пугающе пусто: казалось, ни один листик не упал с понурых деревьев, ни одна утренняя газета не улетела с ближайшего поста охраны и не затерялась среди кованых лавочек, ни одна машина не пролетела мимо дремавшего сквера и не осквернила его спокойствие своим криком. Воздух был пронизывающим и холодным, пробирал бы до костей, но на улице не было ни одного настоящего человека, чтобы прочувствовать это. Высокая фигура с тихим вздохом опустилась на деревянную широкую лавку, поправила пальто и слепо уставилась перед собой. На небе зажигались редкие звезды, светила одинокая и всеми покинутая Луна, а на горизонте пыхтел и выбрасывал в небо столбы красного дыма завод.
Он достал из кармана пачку сигарет, щелкнул зажигалкой, затянулся и хмыкнул. Курение уже давно не приносило удовольствия, но бросить не получилось, даже если бы пытался. Бестолково он смотрел по сторонам, вдыхая запах рассыпанного неподалеку бетона и сигаретного дыма, и думал, что он, черт возьми, делает на этой улице, если совершенно не хочет. Когда-то желал находиться в сердце жизни, дышать и наслаждаться ей, но, как говорил его закадычный друг, исчезнувший много лет назад: «Со временем все хотения перерастают в что-то ненавистное». Так случилось и с Вильгельмом. Ему все опротивело. Но больше всего ему надоели люди.
Он и не помнил уже, когда в последний раз выходил «в свет» по-настоящему. Чаще всего даже доставку продуктов заказывал до двери, чтобы лишний раз не бывать на улице, как будто от солнечного света мог расплавиться. Это, конечно, сказки. Но Вильгельму в людском обществе часто бывало не по себе. И не сказать, чтобы так было всегда. На его пути встречались и очень приятные представители рода человеческого, но большая часть представляла нечто противное. Считать так – привилегия Вильгельма. Некому было ему перечить.
Любой другой Почитатель мог бы бросить свою Планету и улететь домой, закрыться в огромных апартаментах, отвечать на письма поклонников и купаться в лучах славы. Многие поступали именно так, и слава их и почет скрашивали даже самые глубокие расстройства. Любой бы променял страдания на удовольствие. Любой, но только не Вильгельм Эльгендорф – ни поклонников, ни стоящих вещей в доме после обыска службой безопасности Альбиона у него не осталось. Выбора нет – сиди и жди, пока не закостенеешь вместе со своим Миром. Вильгельм не хотел превращаться в камень, но и делать ничего, по большому счету, не желал и не мог. Так и жил.
Обычно он не вспоминал об этом. Жить проще, если ни о чем не думать и не беспокоиться. А в тот день ему вдруг стало грустно. Вечер, скрывшийся за дымкой, был печальный, и такие мысли сами лезли в голову. Даже вторая выкуренная сигарета не принесла облегчения. Ему захотелось третью.
Вильгельм, поднял глаза к звездному небу, с трудом разглядел любимое созвездие на фиолетовом небе и уже собирался уходить, как его окликнули.
– Господин! Господин! Подождите! Не убегайте! – Раздался крик где-то в самом начале улицы, где все было окутано грязным желтым свечением. – Я Вас еле нашел! Вы так быстро ходите, я же совсем не успеваю! Вот ведь с длинными ногами легче жить, а мне!