Будьте моим мужем
Шрифт:
— Здравствуй, майор!
— Добрый вечер, Владимир Семенович!
— Ну, какой же он добрый, если в нашем городе не в подворотне где-нибудь, а буквально в центре, человека запросто избивают чуть ли не до смерти? Какой же он добрый, я вас спрашиваю? — Крамской "завелся" буквально сполоборота, и от страха по моим рукам поползли мурашки, майор же внешне был спокоен и даже улыбался краешком губ, или, может, это мне так казалось.
— Присядьте, Владимир Семенович! Чаю? Кофе? Сейчас мы все решим, не волнуйтесь.
— Я надеюсь, вы задержали этого… этого ублюдка? Я узнал,
— Владимир Семенович, здесь у меня сидит жена Павла Логвинова. И, судя по словам его самого, ваш сын проявлял интерес к Эмме Сергеевне, как к женщине. Логвинов объяснял Антону Владимировичу, что ему не стоит к ней подходить, потому что она — замужем. Но ваш сын был настойчив, продолжал звонить и предлагать встретиться. Логвинов приревновал.
— Что это меняет, майор? А вы, уважаемая, должны были сразу сказать, что у вас муж имеется, и не крутить хвостом перед всеми подряд!
Я задохнулась от обиды и возмущения, но подняв глаза, столкнулась с успокаивающим взглядом Сергея Николаевича, который отрицательно мотнул головой. Я промолчала.
— Владимир Семенович, ваш сын отлично знал, что Эмма Сергеевна замужем. Ведь знал, Эмма?
— Да.
— Антон говорит, что у них брак фиктивный, — показывая свою осведомленность, сказал Крамской. — И заключен только для того, чтобы взять из детдома ребенка!
Сказав это, Крамской почему-то покраснел и, вскочив со стула, на котором успел просидеть всего пару минут, стал ходить взад-вперед по кабинету.
— Это он вам со сломанной челюстью сказал? — спокойно спросил следователь.
Мэр остановился, задохнулся, удивленно посмотрел на майора:
— Я сейчас не понял… Вы не доверяете моим словам? — потом повернулся ко мне. — Уважаемая, у вас с Логвиновым фиктивный брак?
Майор кивнул, давая мне разрешение ответить, а я готова была заплакать — не от страха уже, нет! Просто соврать я не могла, как ни старалась себя заставить…
— Не знаю, как объяснить… В начале он, действительно, был фиктивным. Я хотела усыновить мальчика, потому что… Потому что полюбила, пожалела его. Паша согласился жениться на мне для этого. Но потом… Нет. Брак у нас не фиктивный. Хотя Антон, наверное, думает по-другому…
— А зачем же вы морочили моему парню голову? Почему не сказали сразу, что у вас отношения с вашим… хм, мужем? Вы, получается, сами виноваты! Поражаюсь современным дамочкам! Или может, вы выбрать не могли — оба небедные, оба к вам проявляют интерес? Вот так у нас получается, майор, бабы развлекаются, а мужики травмы получают!
Меня словно грязью облили — нервно сжались в кулаки руки, по щекам, как ни пыталась сдержаться, потекли слезы. И я проклинала себя за слабость, за неумение сдержаться, но ничего поделать не могла.
— Владимир Семенович, — вкрадчиво сказал майор. — Раз уж сын рассказал вам, каковы у Логвиновых отношения, то вы, наверное, в курсе, что мальчик Эммы Сергеевны, тот, которого она усыновила с мужем, носит фамилию Смирнов. Его мать — Любовь Смирнова, недавно умерла… покончила
Крамской быстро взял себя в руки, но даже я успела заметить, как испуганно и с пониманием сверкнули его глаза! Даже я поняла — он отлично знает, о чем идет речь… о ком идет речь!
— И что вы хотите сейчас мне сказать? — выдавил он из себя.
— Я разъясняю вам обстоятельства произошедшего всего лишь. А вы делайте выводы сами.
Крамской прошелся туда-назад еще раз и уже совершенно другим тоном сказал, а если точнее, попросил:
— Сергей Николаевич, я хотел бы с вами наедине поговорить.
— Хорошо, Владимир Семенович. Эмма Сергеевна, дайте свой телефон дежурному и можете ехать домой. Я вам позвоню.
Он не звонил три дня. По поводу Павла в полиции говорили, что он сидит на сутках. Во встрече с ним мне было отказано. Утро мое начиналось с бессмысленной поездки в участок. Потоптавшись там и услыхав очередной отказ, я отправлялась домой безо всякого результата. Следователь позвонил мне только к вечеру третьего дня. Сказал, что Павел отпущен домой, что заявление Крамской забрал, и дело не получит дальнейшего хода. Я осмелилась спросить о деле Любови Смирновой. На что с тяжелым вздохом Сергей Николаевич сказал, будто бы показания пятилетнего мальчика, который к тому же не говорит, просто не сыграют никакой роли, особенно при том, что у мэра, естественно, имеются связи, что дело это уже прикрыто и начинать его заново просто не дадут.
Я с тоской думала о том, что жизнь полна несправедливостей! Погибла молодая женщина, а никому и дела до этого нет! Никто не наказан, да что там! Даже обстоятельства ее смерти наверняка не известны! И вполне вероятно, что она не сама себя… И вполне вероятно, что Антон (!) — такой приятный, такой милый, убил ее! Да только у Антона есть папа, да еще какой, а у Любы не было никого! Но в себе лично я не чувствовала сил добиваться справедливости. И трусливо решила, что маму Андрюши уже не вернешь, а я могу сделать для нее единственное, по-настоящему нужное, что бы она, будь жива, я уверена, одобрила — растить и любить ее сына.
…Я ждала. Думала, что Паша приедет ко мне. Весь вечер… а потом всю ночь. Стояла у окна, высматривая во дворе знакомую машину. Но его не было. Его вещи на полках в моем шкафу, его бритвенные принадлежности, большая спортивная сумка на антресолях… К вечеру следющего дня я поняла, что он не придет. Я понимала почему. И разум подсказывал, что, возможно, так будет лучше. Но сердце… Оно рвалось к мужчине, который за такой короткий отрезок времени сумел привязать к себе невидимыми нитями, сумел завоевать и меня саму и моих детей.
Кирилл прятал глаза, увиливая от моих вопросов о Паше. Андрюша рисовал, помимо узнаваемых Полинки и меня в розовых платьях, Кирилла на скейте-досочке и мужчину за рулем большой машины, в котором я, конечно, узнавала Пашу, — семью… Даже Полинка, поначалу все высматривавшая "дядю Пашу", а потом перестала и лишь молча бросалась к двери, когда приходил кто-нибудь, а потом, опустив голову, возвращалась в свою комнату…
И, наверное, я бы никогда не решилась на подобное… если бы не Вера Васильевна.