Будущее капитализма
Шрифт:
Вторая половина двадцатого века тоже пережила свою долю малых и больших финансовых паник. Достаточно перечислить крушение американской индустрии сбережений и займов, всемирное крушение стоимости собственности, крах фондовой биржи в октябре 1987 г., крупный крах фондовой биржи в малой стране (Тайвань) и очень большой крах фондовой биржи во второй в мире экономической державе (Японии). Для капитализма финансовая неустойчивость – то же самое, что проблемы наследования для средневековых королей или диктаторов (7). В обоих случаях система оказывается в рискованном положении.
7. Robert L. Heilbroner, Behind the Veil of Economics (New York W W Norton 1988) p. 29.
Теоретически с капитализмом не должны происходить такие вещи, как безработица или финансовый кризис. Терпеливые, предусмотрительные
При изучении финансовых кризисов вопрос состоит не в том, «почему происходят рыночные крахи», а в том, «как вообще рыночные цены могли дойти до таких немыслимых величин». Таковы были в Голландии 1620 года цены луковиц тюльпана (за одну луковицу тюльпана можно было купить в Амстердаме три дома), цены акций Компании Южных морей в начале восемнадцатого века, цены земель вдоль Миссисипи во французской территории Луизиане в конце восемнадцатого века, во время бума миссисипских земель, или цены на американской фондовой бирже в 1929 г. (удвоившиеся в 1928 и 1929 гг., хотя ВВП в эти годы уже снижался), цены на тайваньской фондовой бирже в 1988 г., цены собственности в середине и в конце 80-х гг. и цены на японской фондовой бирже в 1990 г. (отношение цен к заработкам, как 100 к одному). В каждом из этих случаев видно, что финансовые рынки сильно преувеличивали ценность активов. Если принять во внимание эти абсурдные переоценки, то остается лишь вопрос, когда произойдет падение рынка и насколько быстро и глубоко он упадет.
Как же может случиться, что ловкие в других отношениях люди не замечают, как преувеличена цена их активов? Ответом является человеческая жадность. Люди в точности знают, что должно случиться, но они не в силах сопротивляться. Цены поднимаются в ходе финансового бума, когда можно нажить кучу денег в короткое время, играя на повышение, хотя все знают, что цены слишком высоки и в конечном счете должны упасть. Все бросаются на рынки, надеясь оказаться достаточно ловкими, чтобы выбраться оттуда прежде, чем наступит конец. Кто выходит из игры слишком рано, теряет большой потенциальный доход.
Невозможно, однако, предсказать момент пика, потому что его точное время определяет какой-нибудь тривиальный, не поддающийся обнаружению фактор. Например, и до сих пор никто не может точно сказать, по какой причине американская фондовая биржа начала рушиться 29 октября 1929 г. – а не за несколько месяцев до того или через несколько месяцев после. Некоторые успевают выйти из игры, прежде чем цены начинают падать, но большинство не успевает. Когда конец очевиден, все бросаются продавать, и цены падают прежде, чем кто-нибудь сможет выйти. В конце каждого такого бума все заявляют, что такое больше не случится, но это всегда случается снова. Память слабеет, и высокие прибыли на пути к пику подавляют всякое сопротивление.
В течение первых трех десятилетий после Второй мировой войны учреждения, возникшие в виде реакции на катастрофу 30-х гг., предотвращали любое повторение этих событий. Можно было поверить, что финансовая неустойчивость не является непременным свойством капитализма. Исходя из этой веры, в 1971 г. началось движение за уменьшение регулирования финансовых рынков; в это время мир переходил от фиксированных ставок процента к подвижным. В конце 70-х гг. все основные страны мира, кроме Японии, отменили контроль над капи-талами, учрежденный в конце Второй мировой войны. В течение 70-х и 80-х гг. меры регулирования, принятые, чтобы предотвратить повторение «великой депрессии», были отменены.
Если бы даже регулирование не было отменено юридически, его устранили бы технологические причины. Новые технологии сделали устаревшими многие из методов регулирования, существовавшие прежде, такие, как контроль над капиталами. Если бы старые способы регулирования не были отменены, им просто перестали бы подчиняться. Когда для перевода денег из Италии в Швейцарию надо было грузить их в рюкзак и переносить этот груз через Альпы, итальянское правительство могло навязать контроль над капиталом. Но теперь, когда деньги можно переместить мгновенно с помощью персонального компьютера, вся идея контроля над капиталом теряет смысл. Можно провести соответствующие законы, но нельзя заставить их соблюдать. Это касается не только контроля над капиталом, но и большей части финансового регулирования. После нынешних крахов кто-нибудь всегда предлагает больше регулирования, чтобы предотвратить будущие (после краха 1987 года на это ответили общим требованием – перестать программировать торговлю), но в нынешнем мире регулирование нельзя навязать. Если какое-нибудь правительство навязывает регулирование, то соответствующая финансовая деятельность просто перемещается электронным путем в какое-нибудь место земного шара, где ее не регулируют. Когда японское правительство объявило незаконной торговлю некоторыми финансовыми инструментами многоцелевого назначения, зависевшими от стоимости ценных бумаг на японской фондовой бирже, эта торговля просто переместилась на Сингапурскую фондовую биржу.
Глобальные денежные рынки и существование электронных систем торговли сделали возможным очень быстрое перемещение огромных сумм денег вокруг света. В течение нормального дня мировые рынки капитала перемещают 1,3 триллиона долларов, между тем как вся величина мирового экпорта составляет лишь 3 триллиона долларов в год (8). В два дня: с небольшим мировые рынки капитала перемещают столько же денег, сколько вся мировая экономика перемещает за год. А в дни напряженной деловой активности мировые рынки капитала могут переместить намного больше, чем 1,3 триллиона долларов. Брокер со средним образованием, представлявший английский инвестиционный банк (Баринга) в Сингапуре, вложил 29 миллиардов долларов в ставку на японской фондовой бирже (7 миллиардов долларов за то, что курс акций поднимется, и 22 миллиарда долларов за то, что он опустится)(9). То, что он сделал, не было необычно. Мы знаем его имя – Николас Лисон – только потому, что он проиграл 1,4 миллиарда долларов и вызвал этим банкротство своего банка (10).
8. Morris Goldstem et al., International Capital Markets, International Monetary Fund, Washington, D. C., April 1993, p. 4; «A Survey of The World Economy,» The Economist, October 7, 1995, p. 10.
9. Saul Hansell, «The Collapse of Barings: For Rogue Traders Yet Another Victim,» New York Times, February 28, 1995, p. Dl.
10. «Gone Dutch,» The Economist, March 11, 1995, p. 83.
Очень широкие, электронно связанные глобальные рынки не изменяют вероятностей финансовых бумов, но делают их потенциально большими и связывают национальные рынки между собой, увеличивая вероятность того, что эти рынки потерпят крах все вместе.
В 1971 г. можно было верить, и почти все экономисты верили (включая автора этих строк), что переход к гибким биржевым курсам должен привести к большой финансовой и экономической устойчивости (11). (Единственный экономист, не веривший в это и имеющий право честно сказать: «Я это говорил», – Чарлз Кайндлбергер, теперь ушедший на пенсию из Массачусетского Технологического института). Стоимости валют не могут быть удержаны постоянными, если основные величины (главным образом, разность между темпом инфляции и темпом роста производства) не будут эквивалентны в любой паре стран. Но поскольку основные величины почти никогда не эквивалентны, мир с фиксированными биржевыми курсами предполагает их периодическое регулирование. При системе фиксированных биржевых курсов эти курсы имеют тенденцию оставаться высокими, поскольку страны сопротивляются изменению стоимости своей валюты до тех пор, пока основные величины не выйдут далеко за допустимые пределы и пока эти страны не исчерпают все возможности остановить бегство капиталов. Когда такое положение возникает, стоимость валюты должна измениться весьма предсказуемым образом. Пока правительства находятся в смятении, деньги покидают страны со слабой валютой и уходят в страны с сильной валютой. По существу такие явления представляют возможность нажить без риска много денег, так как все знают, какая валюта должна подняться и какая должна упасть.
11. Peter Clark et al., Exchange Rates and Economic Fundamentals, International Monetary Fund, December 1994.
В теории, гибкие биржевые курсы должны были бы привести к гораздо меньшим, более частым изменениям биржевых курсов – изменениям, менее разрушительным для международной торговли и прямых иностранных инвестиций, чем большие, редкие и непредсказуемые изменения биржевых курсов, с которыми борются правительства. Движения спекулятивного капитала также должны были бы уменьшиться, потому что валюты не могут – в теории – слишком сильно отклоняться от их реальных равновесных стоимостей и при многочисленных малых движениях курсов вверх и вниз было бы труднее предсказать, в каком направлении пойдет валюта в ближайшее время, что увеличило бы возможность испытывать кратковременные потери капитала в биржевой игре и тем самым уменьшило бы стремление участвовать в этой игре. Ставка против некоторой валюты перестала бы быть однозначной ставкой без риска – так, во всяком случае, говорит теория.