Будущее, XXII век. Прогрессоры
Шрифт:
Я: — Больше ты ничего не можешь сказать?
Борис: — Что ты от меня хочешь? Да, ему на Земле что-то здорово не понравилось. Что именно — поделиться он не соизволил. Я же тебе говорю: он существо необъяснимое и непредсказуемое. Может быть, и Земля тут не причем. Может быть, у него просто живот вдруг в тот день заболел — в широком смысле слова, конечно, в очень широком, космическом…
Я: — Ты считаешь, это случайность — в детском стишке кто-то там не видит ничего, а потом про слепых и зрячего?…
Борис: — Понимаешь, про слепых и зрячих —
Предварительные выводы:
1. Никаких данных, которые могли бы помочь в поисках колдуна на Саракше, получить не удалось.
2. Никаких рекомендаций по дальнейшему продолжению поиска дать не могу.
Т. Глумов.
(Конец документа 8)
***
6 мая вечером меня принял наш президент, Атос-Сидоров. Я захватил с собой наиболее интересные материалы, а суть дела, равно как и предложения свои, изложил ему устно. Он уже был страшно болен, лицо у него было землистое, его мучила одышка. Я слишком долго тянул с этим визитом: у него не достало сил даже удивиться по-настоящему. Он сказал, что ознакомится с материалами, подумает и свяжется со мной завтра.
7 мая я весь день просидел у себя в кабинете, ожидая его вызова. Он меня не вызвал. Вечером мне сообщили, что у него случился сильнейший приступ, его едва откачали, сейчас он в больнице. И снова все свалилось на меня одного, да так, что затрещали бедные косточки моей души.
8 мая я получил, помимо всего прочего, отчет Тойво о его посещении института Чудаков. Я поставил в моем списке птичку напротив его фамилии, ввел его рапорт-доклад в регистратор и стал выдумывать задание для Петеньки Силецкого. К этому дню в институте не побывали у меня только он и Зоя Морозова.
Примерно, в это время у себя в рабочей комнате Тойво Глумов разговаривал с Гришей Серосовиным. Я привожу ниже реконструкцию их беседы для того, главным образом, чтобы продемонстрировать умонастроения, владевшие в ту пору моими сотрудниками. Только качественно. Количественно соотношение было прежним: на одной стороне — один только Тойво Глумов, на другой — все остальные.
Отдел ЧП, рабочая комната «Д». 8 мая 99 года, вечер.
Гриша Серосовин вошел по обыкновению без стука, остановился на пороге и спросил:
— Можно к тебе?
Тойво отложил в сторону «Веритикальный прогресс» (сочинение анонимного К. Оксовью) и, склонив голову, оглядел Гришу.
— Можно. Только скоро я ухожу домой.
— Сандро опять нет?
Тойво поглядел на стол
— Да, третий день.
Гриша сел за стол Сандро и задрал ногу на ногу.
— А ты где вчера пропадал? — Спросил он.
— В Харькове.
— А, и ты побывал в Харькове?
— Кто еще?
— Да почти все. За последний месяц почти весь отдел побывал в Харькове. Слушай, Тойво, я вот к тебе зачем. Ты ведь занимался «внезапными гениями»?
— Да. Только давно. В позапрошлом году.
— Помнишь Содди?
— Помню. Барталомью Содди. Математик, ставший исповедником.
— Вот-вот, он самый, — сказал Гриша. — В сводке есть одна фраза. Цитирую: «По имеющимся данным, Б. Содди незадолго до метаморфоза пережил личную трагедию». Если сводку составлял ты, то два вопроса. Что это была за трагедия, и откуда ты добыл эти данные?
Тойво протянул руку и вызвал свою программу на терминал. Отбор информации закончился. Программа уже считала. Неторопливыми движениями Тойво принялся прибирать стол. Гриша терпеливо ждал. Он привык.
— Раз там написано «по имеющимся данным», — сказал Тойво, — значит, эти данные я получил от Биг-Бага.
Он замолчал. Гриша подождал еще немного, поменял местами скрещенные ноги и произнес:
— Неохота мне с этой мелочью идти к Биг-Багу. Ладно, попробую обойтись… Слушай, Тойво, тебе не кажется, что наш Биг-Баг в последнее время какой-то нервный?
Тойво пожал плечами.
Может быть, — сказал он. — Президент совсем плох. Горбовский, говорят, при смерти. А ведь он их всех знает. И очень хорошо знает.
Гриша произнес задумчиво:
— Между прочим, я с Горбовским тоже знаком, представь себе. Ты помнишь… Хотя тогда тебя у нас еще не было… Покончил с собой Камилл. Последний из чертовой дюжины. Впрочем, казус чертовой дюжины для тебя тоже, конечно, так… сотрясение воздуха. Я, например, в те поры ничего о нем и не слыхивал… Ну, сам факт самоубийства, а точнее сказать — саморазрушения, этого несчастного Камилла никаких сомнений не вызывал. Но непонятно было: почему? То есть понятно было, что жилось ему несладко, последние сто лет своей жизни он был совершенно один… Мы такого одиночества и представить себе не способны… Но я не об этом. Биг-Баг направил меня к Горбовскому, потому что, оказывается, Горбовский в свое время был с этим Камиллом близок и даже как-то пытался его приветить… Ты меня слушаешь?
Тойво несколько раз кивнул.
— Да, — сказал он.
— Знаешь, какой у тебя вид?
— Знаю, — сказал Тойво. — У меня вид человека, который напряженно думает о чем-то своем. Ты мне это уже говорил. Несколько раз. Штамп. Согласен?
Вместо ответа Гриша вдруг выхватил из нагрудного кармана стило и метнул его прямо в голову Тойво — как дротик, через всю комнату. Тойво двумя пальцами взял стило из воздуха в нескольких сантиметрах от своего лица и сказал:
— Вяло.
«Вяло», — написал он стилом на листке перед собой.