Будут неприятности (сборник)

Щербакова Галина Николаевна

ВИЛЕН. Эта кружка будет твоя. Мне две подарили на день рождения. (Достает из тумбочки вторую.) Одна была бесхозная. Стояла на серванте для интерьера, ну, в общем, для красоты. А теперь нас двое.

КЛАВА (показывает на фотографию). Кто это?

ВИЛЕН. Это Алена. Мы вместе учимся. Я в нее влюблен был. Хорошая девчонка.

КЛАВА. А когда был влюблен?

ВИЛЕН. Очень давно. До нашей эры.

КЛАВА. Я ведь серьезно.

ВИЛЕН. И я серьезно. До нашей с тобой эры.

КЛАВА. Почему ты ее разлюбил?

ВИЛЕН. Потому что не любил… Ты не думай

о ней. У нас ничего не было.

КЛАВА. Родители твои переживают. И все равно приняли хорошо. Не выгнали.

ВИЛЕН (возмущенно). Ты что? Как это можно выгнать?

КЛАВА. Так и можно. (Просительно.) А когда мы пойдем ту комнату смотреть, о которой ты говорил?

ВИЛЕН (поспешно). Не волнуйся. Пойдем. Я завтра позвоню Борису.

КЛАВА. Позвони.

ВИЛЕН. Ты ложись. Спи. Все будет нормально. Ложись и верь, что завтра будет лучше, чем сегодня.

КЛАВА. Хорошие у тебя родители. Твоя мама меня даже поцеловала. Сестренка твоя столько мне разного наболтала. Хорошая девочка. (Удивленно.) Я ведь думала, что выгонят…

Затемнение.

Картина шестая

Освещена комната Колпаковых-старших. Зинаида Николаевна некрасиво сидит на кровати. Иван Федорович ходит из угла в угол.

ИВАН ФЕДОРОВИЧ. Вот такая история, мать. Вилька сыграл в благородство.

ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА. В идиота он сыграл.

ИВАН ФЕДОРОВИЧ. Он все-таки комсомолец. Он, можно сказать, по уставу действовал.

ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА (брезгливо, с отвращением). Перестань, дурак! При чем тут комсомолец? Сколько их там было? Я тебя уверяю, там и коммунисты были, но только наш кретин пошел впереди танцевать. (Распаляясь.) Нет, этой девке надо все объяснить! Я думала – любовь. Это б я поняла, уж мне поверь. Но спасать шлюх в 70-м году – это извини. В уставе такого не записано.

ИВАН ФЕДОРОВИЧ. Ты потише все-таки. Зачем ты про нее так?

ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА. Как – так? А ты отдели, дорогой, мух от котлет, как говорил один мой знакомый, и протри свои зенки. К какому-то шоферюге – знать его не знаю и знать не хочу, царство ему небесное – едет девка. Беременная к тому же. Ежели ты до десяти считать умеешь, так сообрази, чем она занималась в 10-м классе, да еще на экзаменах? Шофер, не будь дурак, бухается в какую-то прорубь, девица, естественно, в панике. И слушай меня, мой полковник, так ей и надо! Пусть бы помыкалась, потыкалась, может, потом бы поняла чего-то из жизни. Так нет же. Наш Виля вырос из-под земли, как в опере. Да его, негодяя, за это убить мало.

ИВАН ФЕДОРОВИЧ (перепуганно). Зина, ты что?!

ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА. То! Чтоб завтра ее ноги тут не было. А сына твоего, болвана, я поведу к психиатру. Я ему все расскажу, и он мне выдаст любую справку. Нормальные люди так не поступают.

ИВАН ФЕДОРОВИЧ. Зина, ты охолонь. Грешно. Могут ведь и неприятности быть. У них ведь все по закону.

ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА (насмешливо, с издевкой). А ты уже испугался, храбрец? Ничего, успокоишься. А насчет греха – прочтешь три бесплатные лекции в ЖЭКе

и снимешь его с души. Мало трех – клумбу разбей на месте сорника. Очень очищает душу. А девицу из дома вон. Это я тебе говорю. Ты ведь меня знаешь, Федорович!

Занавес.

Действие второе

Картина первая

Утро. Но в доме еще спят. В холле ходит без дела бабушка. Подходит к каждой из дверей, прислушивается.

БАБУШКА. Тут никто не спит. Все по комнатам. А кто где – я, дура старая, не знаю. Чего-то меня наливка вчера сморила. Девка, конечно, неказистая. Пятно у нее на лбу, как у беременной. Это уж они поторопились. А может, мне показалось. Алена, конечно, виднее. А с другой стороны, если выбирать для жизни, так Клава вроде и лучше. Вот Вилька институт кончит, поедет по распределению. Что, Алена за ним тронется? Ни за что! Вцепится она с матерью в парня и тут где-нибудь пристроит. А он ведь не пробивной, он ведь не Женечка… А Клава поедет куда хочешь. Так что – что хуже, а что лучше, сам черт не знает. Господи! Прости мою душу грешную.

Из комнаты выходит Клава. Она в том же платье, только волосы по плечам распущены.

КЛАВА. Слышу, кто-то ходит, вот и вышла. Я давно не сплю. А выйти стеснялась.

БАБУШКА (выведывая). А Наташка, что ли, спит?

КЛАВА. Ну, наверное. Что же ей еще делать? Хорошая девочка.

БАБУШКА. Вы с Вилькой как все решили-то?

КЛАВА (не знает, что бабушка ее дипломатично выспрашивает, и отвечает ей по-своему, как сама сейчас думает). Виля будет звонить какому-то товарищу насчет комнаты. У него родители в долгой командировке. А потом, когда уже можно будет, я пойду на работу. В Москве ведь, я читала, рабочих рук не хватает.

БАБУШКА (растерянно). Что-то я не понимаю насчет комнаты. Вы вдвоем уходить, что ли, собираетесь?

КЛАВА (тоже растеряна, что бабушка ничего не знает). Вдвоем, а что?

БАБУШКА (торжествующе). Я ж говорила. И Матвеевна тоже, что молодожены к нам едут. Ай да Вилька!

КЛАВА (тихо, испуганно). А разве Виля не писал?

БАБУШКА (хитро). Он дипломат, твой сопливый супруг. Телеграмму дал ни то ни се, но мы его раскусили. Я и Матвеевна. (Смеется в сторону Колпаковых.) Говорила вам, милые мои. Бабку слушать надо.

КЛАВА (закрывает лицо руками и бежит в комнату Вилена). Господи, как же это так?

Из комнаты слева быстро выходит Зинаида Николаевна. Она торопится, на ходу подвязывает халат.

ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА. Она была здесь сейчас? Я слышала.

БАБУШКА. Убежала. (Смеется.) Ну, кто был прав?

ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА (раздраженно). Это что – смешно?

БАБУШКА. Ну, плакать-то тоже нечего. Они, оказывается, уже все решили, даже насчет комнаты. И то правильно, кому охота со свекровью.