Булат
Шрифт:
– Не все так просто, значит, – ответил Юсуф и стал переводить далее: – Она говорит, что очень переживает и очень сожалеет, что ночью ничего не получилось, а сейчас ты совсем уходишь. Понимает, что так надо. Но просит тебя вернуться или хотя бы не забывать ее. Ты такой сильный и мужественный воин. Сердце твое подобно… Ну и прочая чепуха. Даже переводить стыдно.
– Ты, это, скажи ей, что она мне тоже очень понравилась и я, как только смогу…
– А вот не буду я переводить твое вранье, знаешь же, что не вернешься, так зачем? А девица хорошая. Вон сколько по лесу прошла, чтоб нас предупредить, – ответил Юсуф. – Смотри, заметили
– Да я…
– Ой, ладно, – отмахнулся вконец обнаглевший Юсуф.
– Хорошо, – ответил ему купец и повернулся к девушке. – Ну ты это… Не поминай лихом. И прости, если что.
Девушка порывисто кинулась ему на шею. Поцеловала в заросшую бородой щеку и отстранилась, прежде чем он успел сгрести ее в объятия.
– Вот ведь, – растерянно пробормотал он, потирая горящую после поцелуя щеку. – Я ведь это…
Не слушая его, девушка развернулась и исчезла в чаще. До купца донеслись прощальные слова на незнакомом языке.
– Чего она сказала-то? – повернулся он к ухмыляющемуся Юсуфу.
– Сказала, что не забудет тебя. Что будет ждать.
– Ты не лыбься, я серьезно спрашиваю, – навис над хорасанцем купец.
– Да я серьезно и отвечаю, – Юсуф втянул голову в плечи. – Так и сказала. И еще сказала, чтобы мы не задерживались, а то воины из деревни идут. А ты меня еще слушаться не хотел.
– Ладно, извини.
– Да ерунда, – отмахнулся Юсуф. – Кстати, лодка подходит уже.
– И правда, – глянул на водную гладь купец. – Коль так, пойди скажи своим, чтоб не орали, – распорядился он. – А то воины чернокожие услышат, прибегут на голос мигом. А так в шхерах этих поискать еще придется.
Юсуф пошел выполнять распоряжение, а Афанасий остался стоять у кромки прибоя, созерцая корабль со странными чувствами. С каждым шагом, приближающим его к дому, на душе купца становилось все беспокойнее.
Ведь почитай уже сколько лет не был. Четыре? Пять почти? Как там, что? Жива ли мать? Вышли ли замуж сестры? Может, уже и дом продали, мать к себе забрав? А может, и пуще того статься – вернется он, а на подворье другие хозяева? В кузне да на скотном дворе новоявленные родственнички хозяйничают, детишки чужие бегают. И кому он будет нужен такой, родной язык почти забывший и ремесло кузнечное тож? И денег толком не заработавший. Когда еще с князем тверским Михаилом Борисовичем встретиться доведется и сколько он за секрет булатный отвалит, да сколько за сведенья в книжице. Да и вообще, захочет ли платить? В последнее время у купца, наученного горьким опытом общения с правителями, возникали по этому вопросу большие сомнения. Ведь если нет, что ж он, у новоявленных родственников приживалом станет или будет в батраках ходить? Или придется опять, чтоб не быть никому обузой, отправляться в странствия дальние? Так зачем из них тогда вообще возвращаться?
Большая лодка ткнулась носом в песок. Мореходы бросились обниматься с гребцами, рассаживаться по скамьям, наперебой обмениваться новостями. Лодка глубоко осела под их весом. Нос утонул в прибрежном песке. Юсуф подошел, дернул за рукав крепко задумавшегося купца.
– Пойдем грузиться. Что столбом встал?
– А, да, – спохватился Афанасий. – Пойдем!
Он пошел за Юсуфом, как бык на веревочке. У кромки прибоя они остановились.
– Давай, помогай, – мотнул головой мореход.
Вдвоем они столкнули лодку с мели, запрыгнули в нее. Гребцы налегли на весла, разворачивая потяжелевшую посудину на прибойной волне. Направили нос на таву и погнали к ней короткими размеренными гребками.
– Хорошо, возвращаемся, – хлопнул Юсуф по плечу мрачного Афанасия. – Жалко съеденных, конечно. А Махмуд, собака, еще мне четыре тенки должен остался. Обещал отдать, когда в Ормузе с нами рассчитаются, да теперь уж не взыщешь. Нет, ты не думай, – ответил он на странный взгляд тверского купца, – я не жадный. Но я за справедливость. Взял в долг – отдай. Правильно?
Афанасий не ответил. Он слышал, что говорит ему мореход, но до страданий Юсуфа ему было столько же дела, сколько до луны.
– Ну и ладно, – обиделся хорасанец. – Вон, приплыли уже. А чего это у них на палубе творится?
Афанасий пригляделся – действительно, на таве что-то происходило. Несколько человек, столпившись под мачтой, что-то кричали, размахивали руками.
– Не бунт ли, – прищурился Юсуф. – А то только этого нам и не хватало. Что у вас там стряслось? – спросил он гребцов.
– Не знаю, когда отплывали, все тихо было. – ответил один.
– Ох, не случилось бы чего… – пробормотал кто-то из мореходов.
– Доплывем – посмотрим, – бросил Афанасий, проверяя наличие за голенищем засапожного ножа.
Другие тоже, у кого было, поудобнее передвинули оружие, чтоб быстро выхватить при необходимости.
Лодка стукнулась о корабельный борт. Один из мореходов кинул наверх конец, там его поймали, привязали. Скинули в ответ канат с узлами. Хоросанцы стали карабкаться по ним наверх. Один за другим исчезали с глаз, перевалившись через борт. Там их встречали радостные крики и дружеские шлепки по спинам. Значит, не бунт. И слава богу, подумал Афанасий, карабкаясь на палубу.
Мореходы помогли ему подняться, похлопали по плечам и толкнули дальше, чтоб не мешал подниматься остальным.
Купец тут же оказался в гудящей толпе собравшихся под мачтой и образовавшей круг, внутри коего друг напротив друга стояли двое – боцман и капитан. Причем первый был похож на разгневанного отца, а второй – на нашкодившего мальчишку, не желающего признаваться в содеянном. Между ними лежал кожаный мешок с книгами, который Афанасий, уходя, оставил в общей каморе. Купец отметил про себя, что капитан окреп, в щеках его появился румянец, на в конечностях – недюжинная сила.
Словно прочитав его мысль, капитан схватил мешок, протолкался сквозь толпу, повалив на палубу пару мореходов, и прежде чем кто-то успел помешать, ласточкой прыгнул за борт. Мореходы кинулись к борту и увидели, что он плывет к берегу, одной рукой загребая под себя лазурную воду, другую выставил над головой. В ней был зажат мешок с книгами.
– Догнать? – спросил боцмана один из помощников.
– Шайтан с ним, – отмахнулся боцман. – Пускай там местным свои ереси христианские [37] проповедует.
37
Его миссия увенчалась успехом. Эфиопская православная церковь относится к Древневосточным православным церквам и, как и Коптская и Сирийская православные церкви, а также Армянская апостольская церковь, исповедует миафизитскую христологию, признавая только три первых Вселенских собора.