Булат
Шрифт:
Никита Васильевич посмотрел на дьяка пристально.
– А знаешь что? Афанасия сына Микитина я отошлю первым же караваном, но и тебя с ним отправлю.
– Это зачем еще? – насторожился дьяк.
– Ты это все выдумал, тебе и свершать. Поверишь сердцем, что он лазутчик с заданием тайным, сам его и порешишь. Ну, а нет, значит, жить ему дальше. В Москве, Твери или где он там захочет.
– Да постой, Никита свет Васильевич, как же я его порешу?
– Что, боишься, духу не хватит? – прищурившись, вопросил посол.
– Да духу-то хватит, – ответил дьяк. – Силенок маловато. Где
– Ну, это другой вопрос, дам я тебе людей верных. Они… поддержат. И доложат мне, что сам ты его убил. А если доложат что другое, ох пеняй на себя, Дмитрий Петрович. Все, на том порешим! – окриком прервал боярин возражения дьяка. – Все! Иди уже, спать охота.
Афанасий проснулся с первыми лучами солнца. Натянул свежую рубаху и стираные порты, начищенные с вечера сапоги. Взял было кожаный мешок, в который сложил книжицу и мешочки с порошком, да передумал, оставил в комнате. Вышел на двор из пристройки к посольскому терему, в кою его вчера определили. Отфыркиваясь, умылся теплой водой у колодца. Посвежевший и в прекрасном расположении духа пошел к посольскому крыльцу. С удивлением уставился на закрытую дверь и подпирающего ее усача Трофимку.
– Утро доброе! Что посол, дрыхнет еще? – спросил он весело.
– Доброе, – ответил тот не очень приветливо. – Нету посла, затемно еще укатил Никита Васильевич куда-то.
– Куда укатил? – удивился купец.
– Меня в то не посвящали, – угрюмо ответил усач. – А тебе велел передать, чтоб ты Степана Дмитриева поискал или Гридю Жука, что на Москву пойдут. До следующего месяца то последняя возможность. Следующий караван только поздней весной будет.
– А где ж я их искать буду, гостей-то московских? – оторопел Афанасий.
Тон усача и негаданное отсутствие посла, о котором вчера и речи не было, его насторожили.
– Об это время они обычно в трактире сидят, что от ворот направо. Дела обсуждают да завтракают. И тебе к ним самая пора присоединиться. На вот, – Трофимка извлек из складок кафтана худой кошель и протянул купцу. – Никита Васильевич передать просил.
Афанасий взял кошель, привесил на пояс, оглядел посольский терем. Ему казалось, что мелькнула в окне второго этажа какая-то тень. И то сказать, посольские кони в конюшне храпели, слышно. Да и он сам чутко спит, вряд ли бы не услыхал выезд посольский. Но не в его положении права качать и правды доискиваться. Сказано убраться из Кафы с караваном Гриди Жука и Степана Дмитриева, значит, лучше убраться.
Не прощаясь с белокафтанным Трофимкой, купец развернулся и пошел, куда было сказано. Трактир он почуял за версту по вкусным запахам, тянувшимся кухни. Поднялся по резному крылечку, зашел в широко распахнутые двери.
Зал был большой, уставленный крепкими столами, за которыми сидели, не чинясь, обитатели русского подворья. Перед подмастерьями да приказчиками стояли миски с пустой кашей да жидкий чаек. Ремесленники да мастера баловали себя кашами с овощами и мясом и квасом прохладным. Купцы же завтракали от души – блинами с семгой, седлами барашка, хмельным квасом да фруктами разными. А один стол, в красном углу под образами, просто ломился от угощений.
За богатым столом восседали два мужичка средних лет в дорогих кафтанах со скучающими выражениями на лицах. Отщипывая по небольшому кусочку то от одного, то от другого блюда, они вели неторопливую беседу. Даже купеческого чутья и опыта Афанасия не потребовалось, чтобы понять, что это и есть искомые люди. Тверской купец подошел к столу, остановился почтительно за два шага, стянул с головы шапку и поклонился.
– Здравствуйте, люди торговые, позвольте за стол присесть.
– Ты, верно, Афанасий? – обернулся высокий дородный мужчина с гладко зализанными, намазанными жиром волосами.
– Присаживайся, ведомо нам о тебе, – подвинулся на лавке другой, невысокий, худой, с тонкими длинными пальцами. – Поешь, выпей с будущими спутниками. Меня Гридей кличут, а это вот Степан, – указал он на дородного.
Тот кивнул головой на бычьей шее.
– А вы-то откуда про меня знаете? – удивился Афанасий.
– Дык Никита Васильич уже все уши прожужжал – возьмите с собой человека, да возьмите, – ответил дородный густым басом. – Да и дьяк его Митька в ту же дуду поддувал. Мы-то думали грешным делом, он нам какого-то боярского сынка подсовывает, чтоб мы с ним в дороге нянькались, ан нет, человека приличного, матерого сопроводить просит. Да не смущайся, видно же, – прогудел Степан.
– Ты из каких краев будешь, чего в Кафе ищешь? – осведомился Гридя.
– Из Тверских купцов я. По торговым делам ходил, теперь вот домой возвращаюсь.
– Далеко ль хаживал? – спросил Степан.
– Собирался не очень далеко, а получилось до самой Индии, – ответил Афанасий.
– Индии! – удивился Степан, а Гридя аж присвистнул. – И как оно там?
– Да по разному, где хорошо, а где и не очень.
– А с товаром как дела обстоят?
– Товару много разного, да для наших земель ничего подходящего нет…
Афанасий думал, что разговоры про свое хождение, раз уж он решил правду говорить, пусть и не всю, быстро надоедят ему хуже горькой редьки. Оказалось, нет. С каждым разом он все больше проникался вкусом к рассказыванию своей истории. Ему льстило, что слушатели внимают, раскрыв рты, хлопают себя по ляжкам, отпуская крепкое словцо на особенно удачных моментах, хлопают в ладоши и даже свистят, выражая восторг. Он заметил, что начинает присочинять в некоторых моментах, придавая событиям более гладкий ход, приукрашивать события, множить сражающиеся армии и мешки с золотом, что встречались ему на пути. Вот уж воистину, красиво не соврешь, хорошо не расскажешь.
Уловив краем уха, о чем идет разговор, другие посетители таверны стали пересаживаться за ближние столы, сдвигать лавки, некоторые даже встали на них, слушая тверича и глядя во все глаза поверх русых голов.
Рассказывать Афанасий закончил, когда за окнами уже стемнело и почти догорели свечи и лучины в расставленных по углам поставцах. Обитатели подворья расходились по домам, продолжая обсуждать услышанное.
– Да разве такое бывает, чтоб прямо на слоне… Вот как он ему заехал… А башни-то, башни… Откуда ж там чуду такому взяться… Тоже хочу в Индию отправиться, сам на те чудеса посмотреть, – доносилось со всех сторон.