Булгаков и Лаппа
Шрифт:
И, кроме того, совершенно не представляла, как жить одной. Ни работы, ни денег. Может, лучше потерпеть, спрятать ревность, и все само сойдет на нет’, как уже не раз сходило? Она стояла на кухне у горящей керосинки с дымившей уже сковородой, пока Аннушка не дернула ее за подол:
— Эй, девка, спишь, что ли? Так всю кухню, чего доброго, спалишь! Иди корми углями своего благоверного, авось злее не станет. А тут запах людям портить нечего.
Тася принесла в комнату обед: жаренный со шкварками картофель — любимое блюдо Михаила.
— Ты уж прости, задумалась. Подгорело малость.
Он
— Знаешь же, что у меня больной желудок. Специально жирное готовишь? Да еще и горелое.
Тася обомлела. Так радовалась, что купила кусок отличного сала. И картошка немороженая.
— Горелое я съем. Здесь на дне прихватилось только. — Она собрала на свою тарелку темные ломти. — Прелесть! Как раз такое люблю.
Михаил молча встал из-за стола, переместился на будуарный диванчик, составлявший гордость обстановки.
— Желудок заболел? — растерялась Тася. — Это от ревматизма?
— Не говори глупости! Какой, к чертям, ревматизм? — У него на шее вспухли жилы. — Да, у меня слабое здоровье. И жена могла бы проявить хоть каплю внимания.
— Я, я… — Тася захлебнулась рыданиями, спрятала лицо в передник.
— Ладно, хватит с нас этих сцен. Давно уже договорились. Я подаю на развод.
— Из-за той самой, — Тася поперхнулась, — той, что ночевать приводил?
— У нее есть имя… Да, мы с Любой решили пожениться. Она удивительная женщина. Не мыслю без нее жизни.
— Я, выходит, мешаю. — Тася открыла мокрое, злое лицо. — Меня выкинуть можно. Поматросил и бросил. Не нужна больше. У тебя теперь другая жизнь.
— Да, другая. Пойми наконец, я литератор, и моя жена должна разделять мои интересы. Соответствовать образу жизни… Не обижайся, пожалуйста… Ты…
— Что — я? Я не интересуюсь литературой, я обожаю толкаться на рынках. Я вместо духов покупаю тебе еду. Мне уже и надеть нечего. Серенькая оборванная мышка. А Белозерская приехала из-за границы, наряды, духи, рассказы о Париже… Тебе того и нужно.
— Нужно! Не скрываю — нужно! Я ожил, понимаешь — ожил! — Он вскинул голову, уверенный в своей правоте. Тася развернулась и отвесила звучную пощечину.
— Да, ты умеешь ставить точки. — Схватив доху, Михаил выбежал из комнаты. В коридоре громыхнула входная дверь.
16
Вскоре после ссоры Михаил пришел к Тасе с бутылкой шампанского. Вид имел растерянный и глупый. Тася не поняла — то ли расставаться, то ли мириться собрался. Стал говорить, что Белозерская для него кладезь столь необходимой ему для работы информации, а ей даже жить негде.
— И что из того? Мне отсюда вытряхаться или будем жить втроем? — взвилась Тася.
Ничего не объяснив, Михаил открыл бутылку, разлил по стаканам шампанское, хотел что-то сказать и не решался.
Тася грустно смотрела на него — такого растерянного, удрученного. Ей хотелось обнять и успокоить, как было сотни и сотни раз. Не успела. Михаил опорожнил стакан одним глотком, поднялся со стула, невнятно попрощался и ушел.
В апреле 1924 года Михаил и Татьяна развелись. Первой на развод брата отреагировала Надя.
От нее пришла телеграмма: «Ты вечно будешь виноват перед Тасей». Друзья — Каморские и Кисель-гофы — приняли Белозерскую в штыки, категорически заявили Михаилу, чтобы к ним он с ней не являлся.
Развод Булгакова обсуждали в литературной среде. Любовь Белозерская была фигурой заметной, и многие охотно судачили о расчетливом провинциале Булгакове.
Катаев в написанной много позже повести «Алмазный мой венец» не без яда замечает:
«Впоследствии, когда синеглазый прославился и на некоторое время разбогател, наши подтверждения насчет его провинциализма подтвердились: он надел галстук бабочкой, цветной жилет, ботинки на пуговицах с прюнелевым верхом и даже, что показалось совершенно невероятным, развелся со старой женой, изменил круг знакомых и женился на некой Белозерской… Его моральный кодекс как бы безоговорочно включал в себя все заповеди Ветхого и Нового Завета. Впоследствии оказалось, что все это было лишь защитной маской втайне очень честолюбивого и легко ранимого художника, в душе которого бушевали незримые страсти».
Последнее замечание, по всей видимости, довольно точно. А по поводу расчета в женитьбе на Белозерской — вряд ли. Он и в самом деле потерял голову, ведь в ней так счастливо сочетались необходимые для зрелой влюбленности Михаила качества: женская привлекательность, светскость, образованность, литературная одаренность и — столь интригующее прошлое.
Он не сменил жену с завидным хладнокровием, как хотелось думать его недоброжелателям, он с болью сломал свою жизнь. Но ломал все же не по-живому — Тася давно перестала, быть вожделенной возлюбленной, удобной женой. Все было хорошо в новом варианте, но вот плакаться в жилетку он по-прежнему приходил к Тасе. Кто же поймет его сомнения и страхи лучше, чем она?
Как-то Михаил приехал к своему бывшему дому на подводе и забрал вещи — только книги. Замялся на пороге, оглядывая комнату с прощальной мукой.
— Тася, мы ведь остались друзьями?
Она кивнула, с трудом проталкивая застрявший в горле ком.
— Я хотел попросить тебя об одолжении — дай мне золотую браслетку. Это же мой талисман. Если хочешь, я могу ее выкупить.
Тася распахнула двери:
— Пусть тебе новая жена талисманы дарит. С меня достаточно.
17
Тася слегла с мигренью. Курсы машинисток, на которые она недавно устроилась, пришлось бросить. Потом пошла на курсы кройки и шитья, но и этого ремесла не одолела. Ее переселили в полуподвал — защиты и денег, чтобы отбиваться от притеснения жилтоварищества, не было.
Чтобы получить профбилет, пошла работать на стройку. Сначала кирпичи таскала, потом инструмент выдавала — держалась как могла и ни разу не пыталась обратиться к Михаилу за помощью.
Булгаков навещал бывшую жену, помогал ей деньгами и продуктами. Однажды принес в подарок журнал, где была напечатана «Белая гвардия» с посвящением Любови Белозерской. Тася не могла поверить своим глазам, и ярость, ослепляющая ярость окатила ее, сжала горло, не давая вдохнуть. Усилием воли она старалась взять себя в руки. Опустилась на табурет, закрыла глаза.