Бульон терзаний
Шрифт:
– Так ты в туалет не пойдешь? – спросил Владимир. – Когда я увидел, как ты на крыльце прыгаешь, решил, либо тебе приспичило, либо ты готовишься сдавать сценическое движение.
– Готовлюсь. Завтра мой Батяня идет с молодежью на дискотеку. И по задумке сценаристов он должен – я цитирую: «посрамить всех на танцполе». В том смысле, что он – то есть я – лихо спляшет. А ты помнишь, когда я последний раз лихо плясал, – на свадьбе у твоей Дашки, кажется. Не знаю, останусь ли жив я после завтрашних съемок.
– Отказался бы.
– Не могу. Там на этом танце вся серия держится. И вообще, я должен посрамить на танцполе наших новых сценаристов.
Тогда режиссер наш, а он нормальный вообще парень, говорит: вы играйте, говорит, Степан Петрович, близко к тексту, но своими словами, как вам подсказывают ощущения. Ну уж я на ощущениях им сыграл. Рейтинг прямо так и подскочил! Я потом говорю – слышь, может, я себе сам буду писать роль, только вы мне за это платите дополнительно? Но, конечно, тут сценаристы взбунтовались, истерика у них. Они все Львы Толстые у нас. Их великий замысел порушил этот хрен Токарев. Крики, обмороки, труппа за меня, помреж бегает с валерьянкой и белым флагом.
– Чем кончилось?
– Кончилось чем? Сценаристов заставили сдавать экзамен на знание предыдущих серий.
– Кому?
– Нам, артистам. Которые на главных ролях. Очень мы повеселились. Ну и они потом повеселились. Всем, кто их особо валил, от души насочиняли приключений. Я, например, с балкона второго этажа в соседнее окно лез без дублера. Но у других было чего и похуже. А теперь вот плясать буду. Уж я их посрамлю! – И без какого-либо перехода: – А ты по какому поводу в завязке? По болезни или для здоровья?
– Я не в завязке. Я так просто не пью.
– Так и я не в завязке. А на фига тогда мы кофе заказали? Эй, дайте-ка нам еще раз меню.
Когда подоспела закуска, друзья уже выпили по первой и слегка размякли.
– Ну, что в театре, рассказывай уже, не томи! – потребовал Стакан. – Новости какие?
– Да никаких. В конце августа открыли сезон.
– «Зойкиной квартирой» небось, как всегда?
– Как всегда. У нас уже лет десять все – как всегда. После спектакля подходит ко мне дама. Такая зрелая. Солидная даже. И говорит: «Впервые я увидела вас на этой сцене в пятнадцать лет и сразу влюбилась в ваш голос!» Я ей в ответ: «Это какая-то ошибка. В пятнадцать лет я еще не выступал на этой сцене. И вообще этой сцены тогда не было. Вы, может быть, фильм имеете в виду, там да, там я как раз пел». «Нет, – говорит, – не фильм. И не в ваши пятнадцать лет. А в мои! Еще на той, старой сцене. И вот я специально привела дочку. Чтобы она тоже посмотрела на вас и влюбилась». И показывает на великовозрастную дылду, которая стоит в стороне с таким примерно видом: «Мамаша, завязывайте крутить шашни, пойдемте чай с баранками пить!» Понимаешь, весь ужас в чем: когда этой перезрелой мамаше было пятнадцать, мне было как минимум двадцать два.
– А мне вообще двадцать три. Слушай, слушай, а «Горе от ума» сняли наконец?
– Играем еще. Когда его величество народный артист Чацкий прилетает из Ниццы, чтоб провести очередной творческий вечер, а на сдачу из милости выйти на сцену нашего захудалого среднего и каменного.
– Ты-то, надеюсь, больше не Петрушка?
– Куда там. Мне сказали так: откажешься от Петрушки – вылетишь из «Зойкиной квартиры». А мне кажется, я только сейчас в полной мере понял Обольянинова. Видишь ли, он вовсе
– Нудный ты все-таки, если долго не пьешь. Ты его каждый год заново понимаешь в полной мере. Фамусов-то у вас кто?
– Ты его не знаешь, он потом уже пришел. Молодой такой мальчик, старательный. Справляется на четверку с плюсом, до тебя ему далеко. Ты бы вернулся, может, а?
– Куда? В театр? Да я ж не уходил! Я у вас по сей день числюсь в труппе! Только в неоплачиваемом отпуске.
– Так возвращайся из отпуска. Тоска в театре.
– Да не могу я вернуться, не имею права. Понимаешь, когда у меня с сериалами поперло, Капитан сразу насторожился – и на ковер отщепенца. Говорит: «Или ты по мыльным операм будешь светиться, или на сцене театра гореть!» Я отвечаю: «Могу светить и гореть всегда, светить и гореть везде, до дней последних донца! И там и сям. Без ущерба и тому и сему».
– Правильно сказал. А он?
– А он: «Тебе кажется. Выбирай что-то одно!» А что тут выбирать? У меня семья. Две. Я ему честно: «Сериалы бросить не могу. В театре играть хочу!»
– А Капитан?
– Сощурился, как монгол: «Буду иметь в виду». И снял со всех ролей.
– А почему ты не сказал никому? Мы ведь думали, ты сам ушел.
– Да смысл какой? Сам ушел, не сам ушел. Главное – ушел. Нет меня.
– Не понимаю. Почему он так с тобой, своим верным учеником? При этом других привечает! Вот Бурцев – сериальная же рожа! А ставит и ставит на главные роли.
– Бурцев-то пришел из сериалов в театр. А не наоборот, как я. Капитан его в нашу веру хочет обратить и постепенно спасти от тлетворного влияния больших бабок. Я так думаю. Да и хрен бы с ним. Лучше про наших расскажи. Колян там как?
– А, Колян… Так он ведь женился, завязал, ушел из театра. Работает в чайном клубе.
– Вот как жизнь-то поворачивается. А ведь мечтал человек о собственной пивной. Кстати, как насчет того, чтобы закончить все эти реверансы и честно вдарить по пиву? Эй, барышня! Счет нам и таксомотор, плиз.
Таксист оказался большим поклонником Батяни. Узнав, что любимый артист едет в пивную, он объявил, что не желает ничего об этом слышать и отвезет его «В такое место, такое, где тебя накормят, как дома, напоят, как в гостях, и денег возьмут, как в студенческой столовой».
Сказочное сие «место» помещалось в подвальном помещении, в жилом доме. Низкий потолок нависал над пластмассовыми столиками. На грязноватых стенах, выкрашенных синей краской, болтались приклеенные скотчем фотографии знаменитостей, когда-либо посещавших это безымянное кафе – вероятно, по милости того же ушлого таксиста. Пока артисты рассматривали меню, откуда-то из темноты возникла веселая барышня с фотоаппаратом, велела улыбнуться, щелкнула вспышкой – и словно испарилась.
– Вот и нас теперь на стенку повесят, – сказал Стакан: – Мне кажется, за это нам должны налить в счет заведения!
– За счет заведения, – барышня уже стояла за барной стойкой и разливала по бокалам пиво, – для нашего любимого Батяни и его друга.
– Друг любимого Батяни – Владимир Виленин, крутой театральный артист! – рявкнул Стакан.
– Арти-ист? – с сомнением протянула барышня. – А в кино вы почему не снимаетесь?
– Вот кстати! – повернувшись к Владимиру, строго спросил Стакан. – Почему ты, Вилен, в кино не снимаешься? Тебе же предлагали роли, я знаю!