Бумажная девушка
Шрифт:
— Думаю, теперь у тебя нет выбора.
— Что это значит?
— Принимай душ и одевайся.
— Зачем?
— Мы едем в «Спаго», будем есть мраморную говядину.
— Я не голоден.
— Еда — не главное.
— А что главное?
— Хочу, чтобы ты немного встряхнулся. А это, несомненно, произойдет, когда я кое-что расскажу тебе.
3
Угрызения совести
— Что это за танк перед домом? — спросил я.
У ограды стояла внушительного вида спортивная машина, казалось, что под ее чудовищными колесами проседает асфальт на Колони-роуд.
— Никакой не танк! Это «Бугатти Вейрон», модель «Черная кровь», одна из самых мощных в мире гоночных тачек, — обиделся Мило.
Малибу
Послеполуденное солнце
Ветер шумит в деревьях
— У тебя опять новая машина! Ты что, коллекционируешь их?
— Старина, это не машина, а произведение искусства!
— Я бы сказал, «приманка для блядей». Неужели есть девушки, которые готовы на все, лишь бы покататься на крутой тачке?
— Думаешь, я без этого не могу подцепить клевую девчонку?
Я с сомнением посмотрел на него. Никогда не понимал фанатичной увлеченности большинства мужчин всеми этими купе, родстерами и машинами с откидным верхом.
— Иди полюбуйся моей красавицей, — с блестящими глазами предложил Мило.
Чтобы не расстраивать друга, я заставил себя обойти машину и рассмотреть ее со всех сторон. Овальный автомобиль напоминал кокон, в то же время казалось, что он приготовился к прыжку. На фоне черного, как ночь, кузова сверкали отдельные детали: хромированная решетка радиатора, зеркала заднего вида с металлическим покрытием, блестящие литые диски, за которыми голубыми огнями горели дисковые тормоза.
— Показать мотор?
— Давай, — вздохнул я.
— Знаешь, что в мире всего пятнадцать таких машин?
— Нет, но спасибо, что сообщил.
— Она за две секунды может разогнаться до ста километров в час, а максимальная скорость почти четыреста!
— Полезное приобретение, особенно учитывая стоимость нефти, полицейские радары, расставленные на каждых ста метрах, и повальное увлечение экологией!
Мило не стал скрывать своего разочарования:
— Зануда! Ты не умеешь радоваться жизни!
— В мире все должно быть уравновешено. А поскольку ты выбрал роль жуира, я взял ту, что оставалась, — успокоил его я.
— Ладно, залезай.
— Можно я поведу?
— Нет.
— Почему?
— Ты прекрасно знаешь, что у тебя отняли права…
Машина покинула тенистые аллеи Малибу-Колони и помчалась вдоль океана по Пасифик-коуст-хайвей. «Бугатти» легко скользила по шоссе. В салоне, затянутом искусственно состаренной темно-оранжевой кожей, было тепло и уютно. Я чувствовал себя в полной безопасности, как драгоценность в обитом бархатом футляре. Из радио лился убаюкивающий голос Отиса Реддинга. [4]
4
Отис Реддинг (1941–1967) — классик соул-музыки, погибший в авиакатастрофе. (Здесь и далее, за исключением специально оговоренных случаев, примечания редактора.)
Я прекрасно знал, что мнимое и очень хрупкое спокойствие — результат действия транквилизаторов, которые я проглотил после душа, но с некоторых пор научился ценить редкие передышки между долгими периодами душевных терзаний.
С тех пор как Аврора ушла, мое сердце разъедала болезнь гораздо более страшная, чем рак. Эта зараза хозяйничала там, как крыса в кладовой, заползая все глубже и глубже. Плотоядная тоска, всегда готовая полакомиться человечиной, снедала меня изнутри, оставляя лишь бесчувственную инертную оболочку. Первые несколько недель я держался, стараясь не впасть в депрессию и не давая подавленности и разочарованию овладеть мною. Но скоро страх скатиться в пропасть покинул меня, а вместе с ним испарилось чувство собственного достоинства и даже простое желание не выставлять себя посмешищем. Проказа постепенно разъедала душу, лишая жизнь красок, высасывая последние силы, не оставляя места надежде. Малейшая попытка взять себя в руки оборачивалась поражением. Болезнь набрасывалась, как гадюка, и с каждым укусом впрыскивала очередную дозу яда, который проникал прямо в мозг, вызывая новую череду горестных воспоминаний: нежная кожа Авроры, ее свежий запах, взмах ресниц, золотистые отблески в глазах…
Со временем воспоминания потеряли остроту. Оттого, что я постоянно глушил боль таблетками, все стало размытым и нечетким. Я опустил паруса и днями напролет лежал на диване в полной темноте, отгородившись от мира химическим щитом и погрузившись в тяжелый сон. В самые жуткие дни мне снились кошмары, кишевшие грызунами с острыми мордочками и лысыми шероховатыми хвостами. Я просыпался в холодном поту, меня била дрожь, я не мог шевельнуть ни рукой, ни ногой. Мне хотелось лишь одного: принять очередную дозу антидепрессантов — а каждая следующая отупляла больше, чем предыдущая, — и бежать прочь от реальности.
Я пребывал в коматозном состоянии, не замечая, как проходят дни и месяцы, пустые и бессмысленные. Но реальность никуда не исчезла. Прошло больше года: тоска не отступала, а я не написал ни строчки. Мозг словно парализовало, слова сбежали, желание писать дезертировало, вдохновение иссякло.
Доехав до пляжа Санта-Моника, Мило свернул на шоссе номер десять и направился в сторону Сакраменто.
— Видел результаты последнего бейсбольного матча? — спросил он наигранно-веселым тоном, протягивая айфон с открытым спортивным сайтом. — «Энджеле» разгромили «Янкиз»!
Я рассеянно взглянул на экран.
— Мило!
— Что?
— Смотри на дорогу, а не на меня.
Мои душевные терзания приводили Мило в замешательство, заставляя задумываться о том, чего он никак не мог понять. Ему казалось, что, в отличие от них с Кароль, я был огражден от душевных катастроф и жил в гармонии с собой.
Свернув направо, мы въехали в Золотой треугольник [5] и направились в сторону Вествуда. Многие замечали, что здесь нет ни больниц, ни кладбищ — только стерильно чистые улицы с дорогущими бутиками, в которые приходят по записи, как к врачу. С точки зрения демографии Беверли-Хиллз — феноменальное место: здесь никто не рождается и не умирает…
5
Золотой треугольник в США: Лос-Анджелес — Лас-Вегас — Сан-Франциско.
— Надеюсь, ты хоть немного проголодался, — сказал Мило, вылетая на Кэнон-драйв.
«Бугатти» резко затормозила перед шикарным рестораном.
Протянув ключи парковщику, Мило уверенным шагом вошел в заведение, где его встречали как старого знакомого.
Для бывшего хулигана из Мак-Артур-Парка возможность пообедать у Спаго, не бронируя заранее столик, была чем-то вроде социального реванша. Простым смертным приходилось планировать поход сюда за три недели.
Метрдотель проводил нас в элегантное патио, где лучшие столики занимали звезды шоу-бизнеса и главные богачи планеты. Устраиваясь поудобнее, Мило незаметно кивнул в сторону: в нескольких метрах от нас Джек Николсон и Майкл Дуглас допивали дижестив, за соседним столиком актриса из комедийного сериала, на которую пускали слюни все подростки страны, жевала салат.