Бумажная луна
Шрифт:
Вот когда Питер понял, что учительница и в самом деле согласна стать его женой. Он еще никогда в жизни не испытывал настоящей ликующей радости. И сейчас не знал, испытывает ли ее. Будущее было слишком неопределенным. Но в какой-то момент его захлестнула дикая волна восторга.
Он поднял Дженис и звучно поцеловал.
Она стала тверже кленовой доски, но Питеру сейчас было все равно. Она в его руках! Питер покорил ее! С усмешкой победителя он посмотрел сверху вниз, встретившись с растерянным взглядом ее серых глаз.
— Все будет хорошо… Дженис. Можно, я теперь буду звать
Она не ответила, и Питер принял ее молчание за согласие. Замерев от восхищения, он тронул золотистую прядь ее волос. Через несколько коротких часов у него будет право трогать ее, когда только ему захочется. Дженис будет его. Он чувствовал удовлетворение собственника.
— Я знаю, все это слишком внезапно, Дженис. Мне не хотелось бы торопить тебя, но у меня осталось только шесть недель на то, чтобы вернуться и выкупить землю. Если бы мы сегодня поженились, я мог бы уехать один и уладить там все вопросы, но боюсь, что не смогу быстро вернуться. Поэтому я хочу, чтобы ты поехала со мной. Но это тебе решать.
Она задумалась, и Питер понимал, о чем. Пройдут месяцы, прежде чем он снова вернется сюда. В городке к тому времени найдут другого учителя, а ее попросят освободить этот дом. Дженис придется терпеть косые взгляды и шушуканье за спиной. А это так болезненно для ее самолюбия. Когда она подняла глаза, Питер уже прочел в них решение.
— Когда надо ехать? — прошептала она охрипшим от волнения голосом.
— Как только я поговорю с Хардингами. Завтра или послезавтра.
Он чувствовал, как Дженис дрожит у него в руках, но, боясь испугать ее, не пытался обнять крепче.
— Я успею собраться. А что будет с остальными моими вещами?
Она обвела взглядом опрятную переднюю комнатку, швейную машинку — ее главное сокровище, аккуратную горку подушек, вышитые салфеточки и прочие безделицы, которые делали дом очень уютным.
Питер не знал, что ответить. Он не мог ей ничего обещать, не переговорив с Хардингами. Зря он пришел сюда раньше, не получив сначала деньги. Но, чтобы успокоить ее, он улыбнулся и уверенно сказал:
— Мы поручим кому-нибудь упаковать все это и хранить до нашего возвращения. Мне придется построить тебе хороший большой дом, чтобы ты смогла перевезти туда все эти вещи. Для моей лачуги они слишком роскошны.
Дженис улыбнулась, и хотя это была слабая улыбка сквозь подступающие к глазам слезы, все же это была улыбка. У Питера сжалось сердце. Она ему доверяет! Вряд ли в своей жизни эта женщина кому-нибудь доверяла. Он не понимал, почему Дженис соглашается на подобное безумие, но не хотел ее разочаровывать. Он сделает все от него зависящее, чтобы сдержать свои обещания.
— Вот уж не думала, что мои жалкие вещички кто-то назовет роскошными, мистер Маллони. Вы, наверное, ведете спартанский образ жизни?
Он решился прикоснуться к ее волосам.
— Питер. Привыкай называть меня Питер. Да, в самом деле, в последние годы я вел суровую скучную жизнь. Теперь я счастлив, что у меня появился тот, кто ее скрасит. Как ты думаешь, я понравлюсь твоей сестре?
По лицу ее пробежала легкая тень сомнения, и Питер на короткий миг почувствовал, как от нее снова повеяло холодком. Когда Дженис подняла на него глаза, они уже были спокойно-бесстрастными.
— Бетси еще не встречала человека, который бы ей не нравился, сэр, и будет страшно рада знакомству с вами.
Эти слова каким-то образом поставили точку в их предварительном разговоре. Питер выпустил ее из своих объятий и перешел к подробному обсуждению свадьбы. Строить планы — это то, что у него получалось лучше всего.
Глава 12
Дженис смотрела, как Питер Маллони вышагивал по Главной улице с таким видом, как будто эта улица принадлежала ему. Широкие плечи обтягивал сюртук безупречного покроя. «Стетсон» сидел на его голове как раз под тем углом, который указывал на богатство, власть и высокое положение в обществе. Даже его ботинки каким-то образом умудрялись блестеть в лучах предвечернего солнца. Глядя на этого мужчину сейчас, никто бы не усомнился, что он именно тот, за кого себя выдает: богач, который собирается стать еще богаче.
Слегка передернувшись, Дженис отвернулась от окна, сцепив перед собой руки. Она сама не понимала, что сделала, но все-таки сделала это. Может быть, пройдут дни, и Питер станет презирать ее за то, что она согласилась, но ведь он сам сделал это предложение. Дженис не унижалась, выманивая его хитростью.
Вот только не сказала ему всей правды.
Раздраженно откинув назад выбившиеся из пучка волосы, Дженис попыталась сосредоточиться на предстоящих хлопотах. Но мысли ее вместо того, чтобы привычно выстроиться в четком порядке, сбивались в бешеный хоровод. Надо бы одеться. Питер собирался пойти за священником. Они поженятся через несколько коротких часов. Надо найти платье понаряднее, постелить чистые простыни на свою маленькую кровать. У нее ничего нет для свадебного обеда. Надо решить, что уложить в дорожный сундук. А на чем они поедут в Нью-Мексико? Разве туда ходят поезда?
Господи, ну почему она не рассказала ему все про Бетси?
Эта мысль не давала ей покоя, мешая думать о насущных делах. Дженис поставила греться воду для ванны и начала просматривать свой гардероб. В кармане одного из платьев Дженис нашла ленточку Бетси.
Налив воду в оловянную ванну, она разделась и провела пальцами по белой полоске чуть растянутой кожи, оставшейся на животе с тех пор, как она носила Бетси. Она быстро намылилась, но ничто не могло смыть с нее ту ложь, в которой она побоялась признаться будущему мужу. «Это не важно», — твердила себе Дженис.
Она остановила свой выбор на ярко-голубом платье с пышным кружевом по рукавам и надела свое лучшее белье, продолжая мысленно спорить с собой: должна ли была сказать ему, или это не важно.
Она будет его женой. Он снимет с нее всю эту одежду, уложит на эту кровать, войдет в нее и узнает правду.
Дженис не могла без содрогания думать об этом: пугало не только то, что откроется ее ложь. Дав мужчине согласие стать его женой, она дала ему полную власть над своим телом. Она не знала, как вытерпит это. Хотя другие-то женщины терпят, и она должна научиться. Но все, что она помнила об этом, — только боль и унижение.