Бумажный Тигр 3
Шрифт:
Лэйд прикрыл глаза, чтоб собраться с мыслями.
Это не принесло ему облегчения, мысли не сделались ни более упорядоченными, ни более осмысленными, зато он получил возможность некоторое время посидеть в тишине и покое, не видя перед собой бледного взволнованного лица Крамби.
Даже в кабинете эта тишина не была полной. Он слышал шелест занавесок, колеблющихся на вялом полуденном ветру, слышал тонкое поскрипывание дерева – высушенные безжалостным солнцем доски ерзали на своих местах.
Скрип, шелест… На какой-то миг собственный кабинет показался ему меньше обычного. Крошечной каютой в чреве большого корабля.
Лэйд усмехнулся – не открывая глаз, самому себе.
Возможно, мне и в самом деле не повредит небольшая морская прогулка, подумал он. Пока я не рассыпался, как забытый в углу лавки мешок с крахмалом.
– Рассказывайте, - отрывисто приказал он, открывая глаза, - И поверьте, в ваших же интересах сделать так, чтобы рассказ был покороче.
***
Крамби не стал рассыпаться в благодарностях, лишь кивнул. Похвальная сообразительность для человека столь юного возраста.
– Дайте подумать… Все мысли смешались в кучу, очень уж многое навалилось на меня за последнюю неделю. Итак… Среда! Да, все началось в среду. В прошлую среду. В тот самый день, когда скончался наш бедный мистер Олдридж.
– Выкладывайте как вам будет удобнее, - отозвался Лэйд, не пытаясь изображать тактичность, - Мне не нужны ни художественные детали, ни сантименты. Только обстоятельства и факты. Я весь во внимании.
Крамби несколько раз кашлянул. Видно, тоже ощущал сухость в горле, одолеть которую не помогли бы даже два галлона лимонада.
– Едва только мы в Конторе узнали страшную новость, как тотчас отправились в «Восточный Бриз», к гостинице, которую занимал мистер Олдридж перед… последние годы. Тело уже увезли полицейские, нам же досталась не менее тягостная работа – разбирать его бумаги. У мистера Олдриджа была уйма старых бумаг, которые дубина Госсворт хранил вперемешку, без всякой сортировки, поэтому повозиться пришлось изрядно. Кстати, именно среди этих бумаг я нашел то самое письмо мистера Олдриджа, которое показал вам. Он написал его несколько месяцев назад, но то ли не решился отправить его, то ли позабыл. Последнее время он был немного…
– Да, вы говорили, - буркнул Лэйд, все еще досадуя на себя, - Однако на вашем месте я бы уделил больше внимания не его писулькам, а его завещанию. С ним-то все в порядке?
Крамби вскинул на него глаза.
– Почему вы спросили про завещание, мистер Лайвстоун?
Лэйд поерзал в кресле, ощущая себя не вполне уютно. Он и сам толком не знал, почему.
– Свои познания по части юриспруденции я обычно черпаю из дешевых пьес по пенни за билет. И если что-то и успел усвоить, так это то, что стоит только какому-то богачу отдать Богу душу– обыкновенно это происходит между вторым и третьим актом – как вокруг его завещания разгораются нешуточные побоища. А только его потеряют, как все состояние тут же переходит в руки какого-нибудь мерзавца, обожающего курить французские папиросы, носить монокль и прятаться за кулисами.
Крамби улыбнулся, но несколько неуверенно, лишь едва искривив губы.
– Мистер Олдридж
– Ему виднее, - согласился Лэйд, немного остывая, - Сам-то я не разбираюсь в документах сложнее рецепта медовых коврижек… Валяйте дальше.
Крамби достал из кармана пиджака носовой платок. Не батистовый, как отчего-то ожидал Лэйд - муслиновый, и стал комкать в пальцах.
– Я немедля отправил человека за нотариусом, чтобы в его присутствии вскрыть сейф мистера Олдриджа. Это был Фринч, наш курьер. Расторопный малый, и прекрасно управлялся со служебным локомобилем. Ехать было недалеко, всего три или четыре квартала, но преодолеть это расстояние мистеру Фринчу было не суждено. На углу Ламанон-стрит и Уоллис его локомобиль столкнулся с тяжело груженой телегой на скорости сорок миль в час[3].
– Давно пора запретить лихачам на локомобилях носится по городу на такой скорости, - проворчал Лэйд, - Помяните мое слово, скоро обычному человеку уже опасно будет высовывать нос на улицу, чтобы не угодить под очередное громыхающее чудовище…
Пальцы Крамби стиснули платок.
– Авария была страшной, неотвратимой, как роковое столкновение «Фаворита» с «Гесперой» в пятьдесят четвертом[4]. Фринч, по счастью, выжил, но… - Крамби опустил глаза, - Я распорядился выплачивать ему пожизненную пенсию в сто двадцать фунтов в год, но, положа руку на сердце, не уверен, что это принесет ему хоть какое-то облегчение. Позвоночник переломан в трех местах, многие прочие кости раздроблены. Руки, ноги, челюсть, таз… Помилуй нас Господь от чего-то подобного. Его лечащий врач, очень оптимистично настроенный джентльмен, считает, что Фринчу повезет, если после дюжины операций он будет в силах по крайней мере переворачиваться с одного бока на другой без посторонней помощи.
Лэйд помрачнел.
– Сила, противостоящая вам, именуется самонадеянностью, - проворчал он, - Весьма неприятная штука, спорить не буду, вот только ничего рокового или необъяснимого она не несет. Впрочем, вполне могу понять вашу тревогу. Смерть мистера Олдриджа, наверно, и так не лучшим образом отразилась на вашей компании, а тут еще и автокатастрофа в тот же день…
Крамби удрученно кивнул.
– Мы, финансисты и промышленники, гордимся тем, что держим голову в трезвости и полагаемся лишь на цифры и холодный рассудок, но если начистоту… Вы не поверите, сколь многие в нашей среде верят в суеверия, которых постеснялись бы даже их бабушки, или приметы, столь нелепые, что не провели бы и ребенка.
Лэйд хохотнул.
– Уж мне-то можете не рассказывать! В Хукахука ни один лавочник не отопрет лавку в понедельник утром, не потерев серебряным пенни косяк на удачу, и не станет стричь бороду, когда идет дождь. Кроме того, крайне не рекомендуется, чтобы выписанный счет оканчивался на цифру тринадцать, а один мой приятель утверждал, что никогда не продает рыжим растительного масла, уж не знаю, какой знак ему в этом виделся…
– Да, это я и имею в виду, Крамби осторожно кивнул, - Смерть мистера Олдриджа и так крайне скверно на всех нас подействовала, но два несчастья в день… Многие сочли это дурным знаком. Мы еще не знали, что ждет нас в пятницу, до нее оставалось еще два дня.