Бумажный змей. Рассказы и сказки
Шрифт:
– Валенки не промокли?
– Нет, – ответил он. – Под валенками атлас был. Полушубок вот подмок. Есть я хочу…
– Переобувайтесь да живо за стол, – сказала мать, ничего не спросив о минувшей ночи.
«Да любит ли она нас? – впервые подумал я. – Любит ли? Может, эта ревунья Леночка у неё один свет в глазу?»
Когда мы съели по две тарелки горячих щей, мать сказала:
– Я постлала, ложитесь. В школу не пойдёте. Нужно выспаться.
Я не мог уснуть, а спать хотелось. Я пролежал до полудня в тёмной
Нас позвали обедать. Приехал отец. Он уже знал всё от Лиды и Тони. Он хвалил меня. Обещал мне купить маленькое, но настоящее ружьё. Он удивлялся моей находчивости.
А мать?..
Мать сказала:
– Парню тринадцатый год. И смешно было бы, если бы он растерялся в метель да себя с товарищами не спас.
– Анюта!.. – укоризненно заметил отец матери.
А мама перебила отца и сказала:
– Ешь давай! Каша стынет. Хватит разговоры разговаривать! За уроки им браться надо. Ночь пробродяжничали, день потеряли…
После обеда Тоня принесла мне Топсика. Я не взял его.
Лидина мать, Марфа Егоровна, явилась с большим гусаком и, низко поклонившись матери, сказала:
– Спасибо тебе, Анна Сергеевна, что такого сына вырастила! Двух девок спас. У Тоньки-то сестры есть, а Лидка-то ведь у меня одна…
Когда Марфа Егоровна кончила свои причитания, мама сказала:
– Как тебе не стыдно, Марфа, моего недотёпу Кольку героем выставлять! – и, повернувшись, наотрез отказалась взять гусака.
Вечером мы остались с бабушкой вдвоём. Мать ушла на станцию, к фельдшеру. Сказала, что угорела – болит голова.
С бабушкой мне всегда было легко и просто.
Я спросил её:
– Бабушка, хоть ты скажи мне правду: за что нас так не любит мать? Неужели мы в самом деле такие нестоящие?
– Дурень ты, больше никто! – ответила бабушка. – Мать всю ночь не спала. Ревела как умалишённая… С собакой по степи вас искала. Колени обморозила… Только ты ей, смотри, об этом ни гугу! Какова она есть, такую и любить надо. Я её люблю…
Вскоре вернулась мать. Она сказала бабушке:
– Фельдшер дал порошки от головы. Говорит, чепуха. Через месяц пройдёт.
Я бросился к матери и обнял её ноги. Сквозь толщу юбок я почувствовал, что её колени забинтованы. Но я даже не подал виду. Я никогда ещё не был так ласков с нею. Я никогда ещё так не любил свою мать. Обливаясь слезами, я целовал её обветренные руки.
А она всего лишь, как бы между прочим, будто телёнка, погладила меня по голове и ушла, чтобы лечь. Видимо, стоять ей было трудно.
В холодной холе растила и закаливала нас наша любящая и заботливая мать. Далеко смотрела она. И худого из этого не получилось. Федюнька теперь дважды Герой. И про себя я кое-что мог бы сказать, да матерью строго-настрого завещано как можно меньше говорить о себе.
Дедушкины очки
У деда внук
Отец, мать на работе, а внук при дедушке.
Старик сам на всю семью валенки подшивал и сапожничал по домашности.
Внук около деда вертится – хочет узнать, что к чему. Глазами дедушке помогает. И руками подсобить не отказывается.
Провощит, скажем, дедушка дратву, а щетинку в её конец не может воскать.
– Дай, дедушка, я воску. Ты плохо видишь.
– Да воскёшь ли, внук? Дело хоть простое, а трудное.
Час, другой, третий бьётся внук, а научится. И так всегда.
– Ах ты, дедушкины очки! – скажет старик. – При тебе и без глаз остаться не боязно. Увижу.
Подопрели как-то у старой избы нижние венцы. Менять надо.
– Давай, внук, сами венцы сменим.
– Давай, – отвечает внук. – Только я, дедушка, никогда этого не делывал.
– Не беда, – отвечает дед. – Были бы глаза, а руки при хороших глазах что хочешь сделают. Тащи пилу. Точить будем. Развод зубьям хороший дадим.
Притащил внук пилу и побаивается, чтобы дед руки не повредил.
– Я сам, дедушка. Только ты мне показывай, как зубья разводить, как напильник при точке держать.
Показал дед, как развод зубьям давать, как напильник держать.
Поторопился внук – поранился маленько. А дедушка палец перевязывает да и говорит:
– Пила-топор торопливых не милуют. А мы их терпением обманем да сноровкой перехитрим.
Обманул внук пилу терпением, топор сноровкой перехитрил. Выточил так, что они в дерево, как нож в масло, идут.
– Пойдём теперь, внук, в лес дерева на венцы валить. Только побереги меня, Вася, в лесу от смерти.
– От какой смерти, дедушка?
– Дерева знаешь какие вредные? От себя валишь, а на тебя упадут. Боюсь, как бы меня какое дерево не прихлопнуло. Я ведь ещё хуже видеть стал.
– Ничего, дедушка. Зато я в оба глаза буду глядеть.
Пришли в лес. Дедушка показывать начал, как запил зарубать, куда наклон у дерева, как по ветру дерево валить.
Хорошо с делом справляется внук – деда оберегает. Сторожко, с умом дерева валит, ноги бережёт.
Пришло время венцы подводить. Дед опять на глаза жалуется:
– Васенька, ты теперь уж вовсе моими очками стал. Гляди, а я рассказывать буду.
Рассказал дед, как бревно замерять, как паз в бревне выбирать, как угол в лапу рубить.
Старается внук. Что дедушка говорит, то и делает. А старик на ощупь руками проверяет, где и что не так – указывает. Подвёл внук венцы, новым мохом пазы проложил, проконопатил. Васины отец-мать диву дались:
– Как это ты всё можешь, сын?
А Вася им: