Бумеранг

Семёнова Наталья

Лет с двенадцати меня привлекала сама мысль о беременности. Не процесс к ней приводящий, а сама беременность. Осознание, что в тебе растет маленькая жизнь — восторгала. Я с придыханием провожала взглядом беременных женщин, мечтая однажды носить под сердцем своего ребёнка. Тогда я не думала о последствиях непременно следующих после девяти месяцев. Мне просто нравилось думать, что я подарю кому-то жизнь, а, может, и не одну. Она будет расти во мне, приятно округляя живот. Маленькие ножки и ручки будут отзываться на моё нежное касание, а маленькое сердечко будет стучать в унисон с моим. С девочками смеялись, что, когда вырасту, каждый год буду ходить беременной. Я улыбалась и с удовольствием

фантазировала на эту тему. Взрослея и наблюдая, как рожают подруги, переосмыслила первоначальные мечты. Теперь я мечтала о бескорыстной любви, той, что может подарить только ребёнок своей матери. Маленькие ручки крепко обнимают её шею — крохотное создание ищет защиту на её груди. Пухлые губки целуют невпопад просто потому, что ребёнок так чувствует. Нестерпимо хотелось испытать такое же чудо. Смотреть и узнавать в малыше свои черты. Но человеком я была здравомыслящим и потому не хотела рожать от первого встречного или просто для себя.

— Ребёнка? — следователь недоверчиво поднял брови, но тут же нахмурился. — Это не административное дело, а уголовное.

— Верно. Ребёнок не родившийся, — говорить было нелегко, но кто-то умный говорил, что, когда говоришь, то становится легче. Со всей ответственностью заявляю, что это ложь.

— Выкидыш? — Сергей Дмитриевич что-то пометил в блокноте и как-то маетно выдохнул, а я кивнула.

— Снова угадали, — указательным пальцем я отодвинула от себя стакан и добавила: — И в нём виновен Кирилл.

— Вы считали, что он каким-то образом подстроил выкидыш? — он дважды щелкнул ручкой и, видно было, что совсем мне не верит.

— Самым прямым, — я пожала плечами, потому что мне-то как раз всё было ясно ещё тогда.

— Хм. Но ваш адвокат не смог этого доказать, — следователь задумался и, опустив взгляд в бумаги, едва заметно поморщился.

— Не смог, — я не стала отрицать, потому что в материалах дела всё и так есть. Заодно решила озвучить свои мысли. — У отца Кирилла денег оказалось больше, чем у меня. Да и он не последний человек в городе. Знает, кому заплатить, чтобы подделали результаты фиксации побоев. А ещё знает следователей, которые не найдут доказательств вины его сына.

— Последнее, пожалуй, пропущу мимо ушей, — выразительно прокашлялся Сергей, постукивая ручкой по столу.

— Дело ваше, — я хмыкнула, приглядываясь к следователю.

— В деле фигурировало ещё два человека, — заметив мой любопытствующий взгляд, мой оппонент нахмурился и несколько стушевался. — Никитин Сергей Борисович?

— Да. Это друг Кирилла.

— Тоже причастен к выкидышу? — всё больше сомнений слышалось в голосе молодого человека.

— Да, — я отвечала коротко. Сильно развернуто даже и не ответишь.

— Он тоже мертв, — наблюдает за моей реакцией. Ничего не дождался и продолжил. — Буквально за неделю до смерти Килина его обнаружили скончавшимся от алкогольного опьянения.

Я снова представила, на этот раз Никитина, привязанным к стулу. На лице дурман с лёгким непониманием происходящего. Глаза начинают округляться от страха, когда я его хватаю за подбородок и вливаю бутылку водки. Потом ещё и ещё. Пока он не захлебывается в собственной рвоте. В отличие от меня — он знал, что его опаивают. У меня такое понимание отсутствовало.

— Ещё одна хорошая новость, — на моём лице расцвела улыбка. Думаю, на рабочем веку этого следователя я первая, кто испытывает удовольствие, получая удовольствие, узнавая о покойниках. — От него вполне ожидаемо. Он любил выпить.

— Вы тоже любите, — не удержался следователь, выразительно подняв брови, затем кашлянул и быстро произнёс: — Простите. Не моё дело.

Я безразлично махнула рукой, переводя задумчивый

взгляд на бутылку. Да, я — алкоголичка. Он не первый, кто замечает мою пагубную страсть. Да я её, в принципе, и не скрываю. Из всех друзей только водка со мной и осталась. Кто-то не поверил мне и остался на стороне Кирилла, считая меня чуть ли не шизофреничкой. Кто-то просто не смог наблюдать, как я разрушаю свою жизнь — пытались помочь, но не срослось и попытки были оставлены. Хотя там и разрушать уже ничего не оставалось — жизни меня лишил Кирилл, забрав возможность когда-либо стать матерью.

— Прохоров Иннокентий Владиславович? — из размышлений меня вырвал очередной вопрос нашего импровизированного допроса.

— И он тоже? — я подняла брови и даже подалась немного вперед. — День рождения у меня не сегодня, а судьба мне делает подарки?

— Он тоже мертв, — от моей реакции он чуть дернул мышцами лица, проигнорировав мой вопрос. — Причём обстоятельства смерти весьма необычные.

— Удивите.

— Умер от удушья своим… кхм… половым органом, ещё при жизни ампутированным.

Ух. Да. Хватаю Прохорова за член и вижу животный страх в глазах-блюдцах. Медленно, под стоны боли, вожу ножом туда-сюда и, наконец, отрезаю его полностью. Липкой от крови рукой хватаю его подбородок и пихаю его вялый член прямо в горло. Настолько глубоко, что он задыхается, перед смертью поняв, какого было мне с его членом во рту.

Я бесчисленное количество раз представляла их смерть — всей душой желая, чтобы они подохли рано или поздно. В мельчайших подробностях, до самого последнего своего движения — я хотела, чтобы они прочувствовали всю мою боль, страдали точно так же. И действительность оправдала все мои мыслимые и немыслимые ожидания.

— В вашем деле учувствовали все трое, — следователь снова заглянул в бумагу в руке и через полминуты продолжил: — В исковом заявлении значится, что ранее упомянутые граждане нанесли непоправимый ущерб вашему здоровью, — он поднял глаза на меня и прищурился: — Как я понимаю — на вас было совершено нападение. Но каких-либо бумаг, подтверждающих это, я не нашёл.

— Заявление в полицию? — усмехнулась я, не отводя пристального взгляда от карих глаз.

— Именно, — кивнул он.

Я вздохнула и плеснула себе ещё водки.

— Не могли бы вы так сильно не налегать, — полунасмешливо попросил следователь. — Хотелось бы, чтобы вы оставались в трезвом уме.

— О, поверьте, одной бутылки недостаточно, чтобы я потеряла сознание, — я выразительно на него посмотрела и, перед тем как выпить, тихо добавила: — К сожалению.

В самом начале, когда моя жизнь ещё только разрушилась, я топила горе в дорогих напитках — алкоголь стал моим лучшим другом. Тогда ещё гордость мне не позволяла пить что-то дешевое, а финансы разрешали покупать один из популярных сортов виски «Jack Daniels». Но я не ограничивалась чистыми напитками — смешивала коктейли. Иногда даже закусывала. Спасительное отключение мозга наступало буквально через пару-тройку бокалов. Организм приучен не был — до случившегося вела полностью здоровый образ жизни — потому я легко и быстро сбегала от реальности. Но в последствие приходилось просыпаться и снова пить. Я перестала закусывать. Бутылка рома стала заменять мне дамскую сумочку — везде носила её с собой. В конце концов, на то, чтобы отключиться стало требоваться больше времени, а, соответственно, и алкоголя. Я перешла на более дешёвые напитки. В итоге денег перестало хватать и на них. И тогда я открыла для себя водку. Самую дешёвую. С зарплаты закупала ящик и тянула напиток до следующей. Сознание отключать не получалось, но лёгкое помутнение реальности приносило небольшое облегчение от терзавших голову мыслей.