Бунт при Бетельгейзе
Шрифт:
— Это та улица? Пликли Умного? — спросил Швеллер. — Я не читаю по-бородавчански. А тут на табличках сплошь их каракули.
— Пликли Находчивой, — поправил Эдвард. — Да, улица та самая. Вон, двухэтажный дом. Я живу на втором. Окна во двор.
— Сажай машину, — приказал Швеллер пилоту, вглядываясь в странную приземистую постройку, над крышей которой поднимались клубы белого дыма.
— Ты мне приказывать не можешь, — объявил громила.
— Ах, ну да, я и забыл — ты же ивановская шестерка. Иванов, а ты как считаешь, нам нужно приземлиться? Или полетим дальше? А может, будем
Иванов задумался.
— Наверное, нужно сесть, — проговорил он спустя некоторое время. — Но ты моими людьми всё равно не командуй. А то еще понравится…
— Им или мне? — осклабился Швеллер. — Они у тебя, наверное, без зуботычин совсем на приказы не реагируют?
— Реагируем, — проворчал пилот и повел машину к земле.
Приземлились на бесплатной парковке, среди множества ржавых «примусов» — бородавочники отдавали предпочтения старым катерам.
Дверь катера открылась. Ступив в кучу мусора, на асфальт выбрался Швеллер.
— Не район, а большая помойка! — брезгливо поморщился он.
— Мне нравится, — откликнулся Эдик. — Воздух неплох, без промышленных выхлопов. Совсем как на Амальгаме-12. Там даже в столице воздух почти как в Деревне.
— Ну да, деревней здесь пахнет. Точнее, навозом…
— И соседи милые, — добавил Цитрус.
— Пошевеливайся! — Иванов вытолкнул его из катера. — Ишь, встал, любуется пейзажем.
Рядом приземлились полуспортивные катера. Бандиты высыпали на асфальт, оглядываясь с таким видом, словно их привезли на заклание.
— Ничего, ничего, — подбодрил своих Швеллер, — это еще не переделка. Так — маленькое упражнение для чувствительных носов. А ты… — обратился он к Эдварду, — веди нас к письму, а то, неровен час, мы потеряем терпение и сделаем из тебя немного мясного фарша, который скормим этим уродам.
Бородавочники медлительно передвигались вдоль улиц, пошлепывали по асфальту гусиными лапищами, на пришельцев косились неприветливо.
— Ишь, вылупились! — проворчал Иванов. — Людей, что ли, никогда не видели…
— Так, нам сюда, — Эдвард снова ткнул пальцем в сторону двухэтажного строения, — там я и обитаю. — Он судорожно шарил взглядом по улице, надеясь на неожиданное спасение. Сейчас сопровождающие подойдут, посмотрят, поймут, что там не гостиница, и всё — пиши пропало. Начнут закатывать его в асфальт прямо здесь.
Приблизились к подъезду.
— Это еще что?! — зловещим баритоном проговорил Иванов, пялясь на железную табличку, прикрепленную рядом со входом.
— Где? — Эдвард обернулся и с содроганием прочел вслух: «Бородавчанские сауны». — Ну да, — кивнул он с умным видом. — Здесь я поселился. В саунах.
— Может, в свободное время ты банщиком подрабатываешь? — поинтересовался Швеллер ядовитым шепотом. — Трешь их коростявые спинки, бородавчатые конечности?..
— Может быть, — ответил Цитрус. — А вообще, я не обязан отвечать на провокационные вопросы. У всех, знаете ли, свои увлечения. Это… это мое личное дело. К тому же платят здесь неплохо. Я ведь не знал, что дедушка так скоро отойдет в лучший мир! И не хотел тянуть из него деньги, надеялся заработать на жизнь сам.
— Мда-а-а, — скривился Иванов, скептически разглядывая Эдварда, — а и не скажешь, что извращенец. — Он погрозил Цитрусу кулаком, но хватать за воротник на этот раз не стал — побрезговал. — Письмо давай, банщик-любитель. Точнее, веди в свою нору-дыру. Вдруг там еще что-нибудь ценное сыщется?
— Может быть, вы подождете меня снаружи? — предложил Эдик. — Не хочется, знаете ли, пугать мирных бородавчанских обывателей.
— Обыватели для того и созданы, чтобы их пугать. Внутрь пойдем только мы с Ивановым, — сообщил Швеллер, — ну и парочка наших парней. Так… Шмыга… иди сюда.
— И ты, Шкаф, тоже, — буркнул Иванов.
От толпы отделились самые громадные бандиты и присоединились к боссам и одиноко стоящему у таблички «Бородавчанские сауны» бледному, что твоя наволочка, Эдварду. Табличка была единственной на русском языке во всём квартале. Может быть, имелись любители попариться в местной сауне и среди людей? Или табличка служила своего рода предупреждением, что чужакам сюда лучше не соваться?
— Идемте, — Цитрус вздохнул и толкнул дверь.
Из помещения на гостей пахнуло зловонием с таким сложным ароматическим букетом, что все зажали носы, а Шмыга от неожиданности едва не бухнулся на асфальт. Шкаф придержал его за плечо и слегка подтолкнул в спину. Драки не случилось только потому, что Швеллер сердито зыркнул на здоровяков и выдавил, проговаривая слова через плотно сжатые зубы:
— Вперед, грязные свиньи!
— Может, свиньям здесь было бы и ничего, — позволил себе дерзость Шкаф. — А нам как-то неуютно…
Когда дверь за незваными гостями закрылась, они очутились в валившем отовсюду едком пару. Таком густом, что на расстоянии вытянутой руки было ничего не разглядеть. Счастливый наследник бубличной фабрики разом испарился — словно растворился в вонючем облаке. Мелькнула напоследок его худая спина, и только его и видели. Зато из туманного небытия вынырнул огромный бородавочник и уставился на гостей.
— Мы к банщику, — сообщил Иванов и почувствовал себя очень глупо. Ему показалось, что голова его украшена парой длинных ослиных ушей.
— Эдвард! Мальчик мой! Куда же ты пропал?! — заорал Швеллер. В его взгляде читалось отчетливое желание задвинуть бородавочника с настырным взглядом маленьких черных глазок куда-нибудь подальше, но не хотелось пачкать руки. — Да сделайте же что-нибудь?! — Он обернулся к громилам. — Уберите этого с дороги!
— Я — банщик! — пробулькал бородавочник. — Чего хотите? Мы здесь людей не обслуживаем. Не выдерживают они нашего пара. Млеют сразу.
— Что-о-о?! — взвился Иванов. — Вы только послушайте, какая наглость! Ну, ты, жаба скользкая, ты кем себя возомнил?! Людей они не обслуживают. Да если я захочу, ты меня будешь парить каждый день, с утра до вечера! Парить и парить, ты меня понял?.. — Он осекся, заметив, что остальные как-то странно на него смотрят. — То есть… Я, конечно, никогда не захочу, чтобы такая образина меня парила! Никогда! Но что я пара здешнего не выдержу — это ты врешь, скотина! Даже несмотря на то что он такой вонючий — сдюжу!