Бунт пупсиков
Шрифт:
– Я порезался, – сообщил мальчик.
– Что порезал? Вену?
– Нет. Я распорол палец об этот железный лист. Теперь, конечно, родители его выбросят, но это уже бесполезно. Человек, порезавшийся ржавым предметом, умирает за несколько часов. У него начинается столбняк.
Катя вытащил ногу мальчика из развилки акации и подняла его. Мальчик стоял и покачивался. Раненую руку он прижимал к груди и никому не показывал. Майка продолжала окрашиваться в розовый цвет.
– У
– Да.
– Ну пошли к тебе! Как тебя зовут?
– Меня звали Андрей. Андрей Мохов, – представился мальчик.
Катя и Петр подхватили его под локти и повели. Андрей Мохов шел твердо, но лишь пока не смотрел на свою майку. Тогда он начинал бледнеть и колени его подламывались.
– Конечно все будет плохо! – говорил он, пробираясь между клеткой с велосипедами и клеткой с курами. – Это ваша машина там стоит? Большая такая? Я из-за забора подсмотрел. Сколько у вас всего детей? Хотя можете не отвечать. Мне это уже не важно!
– Семь, – сказала Катя.
– По ряду причин это была бы ценная информация! – признал Андрей. – А у нас детей двое. Нина и Серафим.
– Тогда почему двое? Ты же вроде Андрей?
– Правильно. Но когда я умру, останутся только Нина и Серафим. Я подкорректировал число, чтобы не вводить вас в заблуждение.
– А сколько лет Нине и Серафиму?
– Нине четырнадцать, Серафиму восемь. Но он сегодня с утра потерялся, так что, возможно, останется одна Нина.
В конце двора они увидели небольшой потрескавшийся дом. Он был обвит уже не виноградом, а плющом со стволом толщиной в две человеческих руки. Чтобы корни плюща не разрушали стены, под них были подложены деревяшки.
– Надо же! Еще дом! Откуда он здесь взялся? – удивился Петр.
– Он здесь всегда был, – важно сказал Андрей. – Даже раньше вашего. Вашему лет шестьдесят. А нашему сто скоро будет. Смотрите, какой ракушник толстый.
– А почему мы ваших ворот не видели?
Андрей вздохнул:
– Потому, что наших ворот тут нет. Есть калитка, но она далеко… Тут все очень сложно в городе. Куча всяких улочек и двориков.
– Это мы уже поняли, когда свой дом искали, – сказал Петя.
– Ничего вы не поняли. Восьмерка – она такая вот, – Андрей провел пальцем по воздуху. – А тут еще один переулок, как единичка. Получается, не восемь, а восемнадцать. Мы на «единичке», вы на «восьмерке»! Короче, если через забор, то мы близко. А если пешком идти, то надо все кругом обходить.
Андрей поднялся на крыльцо и лбом стал стучать в дверь. Андрею никто не открыл, и тогда он нажал на ручку локтем.
– Открыто, –
Они оказались на застекленной веранде, где был установлен такой же, как у Гавриловых, газовый котел. Тут же помещались большой стол и кухонный уголок. Несмотря на то что снаружи был яркий день, плющ настолько затенял окна, что веранда освещалась люстрой с пятью пыльными шарами. В одном из шаров застыла огромная высохшая бабочка.
– Мы ее специально не вытаскиваем. Ради художественной тени на стене. Папа не разрешает, – объяснил мальчик.
– Твой папа художник?
– Фотограф. На набережной работает. И еще по школам ходит.
Андрей довольно спокойно уселся на стул, но случайно посмотрел на свою руку и, вспомнив, что умирает, стал сползать со стула на пол. Вика посмотрела на него с пониманием. Она сама любила пострадать, когда появлялся подходящий повод.
– Иди под кран рану промой! – велела Катя.
– Ни за что! Боюсь!
– Давай я твою маму позову. Где она?
– Маму нельзя будить! Она всю ночь в Интернете сидела и только что легла. А Нина на гитару пошла…
– А папа где? На работе?
– Нет. Папа ищет Серафима. Серафим потерялся. Он все время теряется…
– Где у вас лекарства?
– В белой коробке.
Катя стала искать белую коробку и обнаружила ее справа от чайника. Все ее стенки, крышка снаружи и даже крышка изнутри были исписаны множеством телефонов. Пока Катя искала коробку, она заметила, что на стенах веранды много икон, в том числе Млекопитательница и Казанская. На окне в подсвечнике торчал огрызок свечи.
– Тоже в храм ходите?
– Мама – да. Папа… ну тоже, наверное, да! А я атеист! – сказал Андрей. – Я верю не в Бога, а в то, что люди умрут, а потом разложатся на воду и минеральные элементы.
Петя посмотрел на Андрея с большим интересом и почесал нос.
– А как родители относятся к тому, что ты атеист? – спросил он.
– Нормально. Мама говорит, что атеизм – нормальная такая ступенька к вере и Бога она не пугает. Ой, не лей йод на рану! Йод нельзя на рану, только по краям! Господи! Больно же!!!
Воспользовавшись тем, что Андрей, дуя на рану, поневоле перестал вцепляться ей в палец, Катя ловко наклеила пластырь и вытерла руку мокрым полотенцем. Потом заставила Андрея переодеть майку. Едва пятна крови исчезли, Андрей сразу успокоился. Даже щеки у него заметно порозовели.
– Ну как? Жив?
Андрею неловко было признать, что он жив.
– Палец дергает! – сказал он, прислушавшись к своим ощущениям.
– Сильно?
– Нет, не сильно. Но дергает. Пошли в мою комнату. Только не орите. За дверью мама спит.